Работы №4 — Освобождение
Take a little walk to the edge of town
Go across the tracks
Where the viaduct looms, like a bird of doom
As it shifts and cracks
Where secrets lie in the border fires, in the humming wires
Hey man, you know you’re never coming back
Past the square, past the bridge, past the mills, past the stacks
On a gathering storm comes a tall handsome man
In a dusty black coat with a red right hand
Nick Cave
Слышишь, я хочу успеть
В эту полночь защиты от холода внешних миров
Отделить и отдалить хотя б на время смерть
От того, что неведомо мне и зовется Любовь.
Дай мне ладонь, скажи мне, что я здесь —
Прикоснись, скажи мне, что я есть
Сергей Калугин
Узкий проулок, погруженный в предрассветную темноту, наполнен тишиной. Кажется, утробный шум ночного города не может проникнуть сюда – некая незримая преграда отсекает всякий внешний звук. Вдоль стен бесформенными грудами свален годами не убираемый мусор. Облезлые коты копаются в нем в поисках объедков, толстые крысы не боясь их, шныряют тут же, время от времени разражаясь пронзительным писком. Глухие стены покрытого плесенью кирпича поднимаются высоко вверх, узкие окна, закрытые потрескавшимися ставнями устроены только на третьем, самом верхнем этаже. Тишина, царящая здесь, как липкая грязь проникает в уши, заполняя их, вызывая неприятное, брезгливое чувство. Местные редко заходят в проулок – даже пьяницы избегают блевать и мочиться здесь. У Блэкхолл-энд дурная репутация в этих краях. Тот, кто обитает здесь, надежно укрытый тенями и тишиной, доволен таким отношением. Больше того – он сам приложил немалые усилия, чтобы такое отношение создать.
Но этой ночью сакральный покой проулка бесцеремонно нарушен.
Два плешивых кота, готовые бою за кусок полусгнившей селедки, внезапно замирают, навострив уши. Они первые, кто замечает. Через несколько мгновений, сквозь завесу тишины доносится отчетливый топот – кто-то бежит по Черивуд-роуд в сторону переулка. Бежит с той отчаянной быстротой, на какую только способен. Так бегут, спасаясь от смерти.
В дальнем конце проулка, отгороженном высоким деревянным забором, куча отбросов начинает едва заметно шевелиться. По мере того, как шаги приближаются, она сотрясается все сильнее, пока наконец не исторгает из себя существо, размерами похожее на шестилетнего ребенка, а движениями и повадкой – на крысу. Существо замирает, навострив огромные, как у нетопыря, уши. Еще через мгновение в проулок вбегает человек.
Он спотыкается, падает, распластавшись в вонючей луже, поднимается, одновременно продолжая бег – на четвереньках, потом поднявшись и опираясь рукой о стену. Коты с недовольным шипением прыгают в стороны. Существо в куче мусора молча ожидает. Наконец, беглец замечает впереди забор, замирает, затравленно оглянувшись. Он колеблется, желая выбраться из ловушки в которую попал, и одновременно страшась выйти навстречу своим преследователям. Когда он, наконец, побеждает свой страх, темные силуэты появляются в проеме, беззвучные, как привидения. Драповые плащи скрывают пугающе громоздкие и искаженные фигуры, в руках нет никакого оружия, но сами руки… Массивные, с голову ребенка, кулаки; кривые когти пять дюймов длинной; уродливые наросты, похожие на костяные шипы и шпоры.
Неизвестные расходятся, перекрывая проход, и начинают медленно наступать. Загнанного человека бьет крупная дрожь, ноги подкашиваются, он медленно опускается на колени, разражаясь бессвязной, бредовой тирадой. Один из загонщиков начинает насвистывать незатейливую мелодию – одну из военных песен, которую часто пели местные ребята, отправляясь в окопы Фландрии. Существо в отбросах остается неподвижным, уши прижаты к голове, глаза полуприкрыты, так что нельзя заметить их блеска.
Загонщиков и жертву разделяет меньше двух шагов.
Стоящий на коленях сгибается дугой, закрыв лицо руками, бормотание его становится громче, отрывистей. Преследователи переглядываются – паре из них явно не по себе, но оставшиеся трое держат себя в руках.
— Не дрейфь, малыш, — хрипло ворчит один из них. Голову его украшают загнутые бараньи рога. – Скоро все кончится…
Он делает очередной шаг, занося огромный бугристый кулак для удара. Жертва его вдруг умолкает, застыв неподвижно, затем вдруг распрямляется, оглашая проулок долгим, страшным криком. Одновременно, волна жуткого, неестественного холода расходится вокруг. Грязные лужи с глухим треском покрываются льдом, крысы разбегаются из побелевших от изморози мусорных куч. Иней выступает на одежде и коже преследователей, они растерянно пятятся. Только существо в мусорной куче остается недвижным. Хотя нет – некое движение, не заметное глазу, но скорее ощутимое, происходит вокруг него. Словно темнота сворачивается в щупальца, которые тянутся к чужим головам. Едва эти щупальца достигают цели, преследователи отступают. Выбравшись за пределы проулка, они убегают вверх по Черривуд-роуд.
Убедившись, что они не намерены возвращаться, существо выбирается из своего убежища в куче мусора и осторожно подходит к лежащей в грязи фигуре.
Волна холода дорого обошлась ему – неизвестный лежал в позе зародыша, неподвижный. Кажется, он даже не дышал. Существо, наклонив голову на бок, внимательно оглядело его.
— Будь я проклят! – скрипучим голосом проговорило оно. – Это девка!
И верно – в грязи перед ним лежала женщина. Крупная, в мужской одежде, но все-таки женщина. Она уже не бормотала – только дышала часто и спило. Существо толкнуло ее костлявой, похожей на сучковатую ветку рукой.
— Вставай. Они ушли.
Женщина замерла, осторожно подняла голову. Вид у нее был жутковатый – но не больше чем у собеседника. Массивная нижняя челюсть с выпирающими зубами, длинный крючковатый нос, уши с вытянутыми мочками, тяжелые надбровные дуги над желтыми, как золото, глазами. Кожа ее была темной и будто покрытой множеством шрамов. Едва подняв взгляд на собеседника, она со сдавленным криком отстраняется, скользя руками по замерзшей грязи. В каждом ее движении ощущается безотчетный всепоглощающий страх. Губы ее шевелятся, по грязным щекам проходят тонкие бороздки слез. В какой-то момент бормотание становится различимым…
— Что происходит со мной?.. Почему?..
Существо наклоняет голову набок, слегка прижав костлявые руки к груди. Этим оно становится еще больше похоже на крысу.
— Бедолага. Помутилась совсем, — в такт отрывистым фразам клацают зубы. — Ты помнишь, кто ты? Откуда?
Женщина замирает, осторожно скосившись на него. Она не верит, что чудовище напротив нее говорит.
— Я – Дженнифер Уотсон. Живу в Смол-Хит на Литл-Грин-лейн, дом двадцать два. У меня муж на войне и дочь Аннабель…
Существо трескуче смеется.
— Больше ничего не помнишь? Нет? Жаль тебя.
Женщина не слушает его. Она смотрит на свои руки, темные и большие, со вздутыми суставами и мертвецки желтыми ногтями. Смотрит так, будто это не ее руки.
— Мне очень плохо. Я… я заболела. Моя голова. Я вижу то, чего нет…
— Ты видишь правду, — обрывает ее существо. – И правда в том, что война закончилась еще в прошлом году.
— Этого не может быть. Томми забрали этой весной. Прошлой весной войны еще не было… Я хочу домой. Я должна попасть домой, к дочери.
— Тебе не понравится то, что ты найдешь там.
Дженнифер вскидывается. Отодвинувшись от собеседника, она поднимается на ноги и шатаясь уходит прочь. Монстр из Блэкхолл-энд провожает ее долгим взглядом.
— Тебе не понравится… — повторяет он, возвращаясь в свое гнездо.
Дженифер Уотсон не узнает улиц, по которым идет. Трущобы Смол Хит, знакомые с детства, внезапно изменились, обретя жуткий, макабрический вид. Рыжие кирпичные стены, в пятнах сажи изрисованы пугающими знаками, углы поросли черно-рыжим плющом, почти без листьев, но с длинными, острыми шипами. Крупные мотыльки стучатся в мутные стекла окон, белее мела, с причудливыми черными узорами на крыльях. Одинокий прохожий вдруг оказывается чудовищем с собачьей головой, сутулым и настороженным. Воздух наполнен чуждыми экзотическими запахами, упорно пробивающимися сквозь угольный дым и трущобную вонь.
Навстречу Дженнифер выезжает всадник. Настоящий всадник, будто это не безумие – ездить верхом по узким, извилистым улочкам с трубами и тросами над головой. Лошадь под всадником – без седла и уздечки, а сам он словно сплавлен из огня и плоти. Вместо волос – пылающий факел, в котором едва различима трехзубая черная корона. Глаза – два черных провала, на дне которых горит изумрудный свет. Он останавливается перед Дженнифер, молчаливо изучая ее. Не в силах выдерживать жуткого взгляда, она бросается прочь, скрывшись в одном из проулков.
Когда за ней погнались те пятеро, она приняла их за обычных бандитов. Она бежала так быстро как могла, а они загоняли ее – уверенно, как собаки загоняют лисицу. Но по-настоящему Дженнифер испугалась, когда они выбежали на освещенную заводским прожектором улочку. За ней гнались не люди. Жуткие монстры, одни похожие на двуногих зверей, другие – на ожившую грязь и камни.
«Ты сходишь с ума, — шептал внутри кто-то удивительно спокойный и рассудительный. – Это все опиум. Ты слишком часто прикладывалась к курительнице, и он пожрал твой рассудок».
Похоже на то. Джен не могла толком вспомнить, как прошли последние дни. Все воспоминания отступили, размылись, словно все случилось очень давно. В то же время, она ощущала некую потерю, пустоту – будто у нее украли часть жизни, фрагмент реальности, заменив его калейдоскопом хаотичных фантасмагорических видений, прекрасных и ужасных одновременно.
«Я должна попасть домой. Обнять дочь, посмотреть на фотокарточку мужа, перечитать его письма…» — эта мысль настойчиво билась в голове Дженифер, словно путеводный колокол, гудок корабля в тумане. Но вместе с ней, где-то в глубине, пульсировал страх, необъяснимый страх. Так бывает, когда забудешь что-то важное, но чувствуешь, что забыла. Противное, пугающее чувство.
Вот знакомый поворот, приземистые, просевшие дома, темная от плесени, растрескавшаяся штукатурка, первые этажи, вросшие в землю так, что подоконники едва ли на дюйм выше колена. Стекла серые от вечной заводской копоти. Бирмингем – кузница Империи, а Смол-Хит – дырявые меха этой кузницы.
Блеклые, гнутые номерки на выгоревших, облупившихся дверях: шестнадцать, восемнадцать, двадцать…
Дженнифер Уотсон замирает у двери, которую открывала сотни, тысячи раз. Она не узнает своего дома: темный мох растет от земли, поднявшись по стенам на добрых десять дюймов, с карниза свисают ржавые лохмы лишайника. В нерешительности она тянется к дверной ручке.
Кто-то с той стороны опережает ее. Замок глухо щелкает и дверь открывается. В страхе женищина отступает: в дверях стоит она сама, но такая, какой должна быть – с белой, чистой кожей, нормальным, человеческим лицом. Двойник стоит молча, внимательно изучая гостью.
— Джен, дорогая, кто там? – это голос Томми. Сонный, слегка хрипловатый, но это голос ее мужа, человека, с которым она венчалась в церкви.
— Никто, дорогой, — успокаивающе произносит двойник, не отводя холодного взгляда от застывшей в ужасе Дженнифер. – Просто ветер постучал в ставни.
И она закрывает двери. Сухо щелкает замок. Тишина, оглушающая тишина заполняет пространство вокруг. В ней растворяется далекий гул мартеновских печей, тяжелый лязг сборочных цехов. Но горизонт на востоке уже окрасился серым. Скоро взойдет солнце.
Дженнифер, шатаясь, отступает к стене, не в силах удержаться на ногах. Она уходит прочь от дома, внезапно ставшего чужим. Ей некуда идти и некуда укрыться от своего безумия. Ноги переступают сами собой, перед глазами все плывет. Силы почти оставили Дженнифер – все соблазнительнее кажется мысль просто сесть прямо здесь, у этой стены и ничего не делать. Не шевелиться, не думать, не дышать. Просто исчезнуть, как будто тебя никогда и не существовало.
Но в эти секунды внутри вдруг тонкими ростками проступает страх. Что-то жуткое приближается. Настолько, что все предыдущие страхи отступают и блекнут в сознании. Джен оборачивается, вглядываясь в серую, подернутую предрассветной дымкой, улицу. Там, на самой границе видимого, проступает темный женский силуэт. Он движется неторопливо, внимательно оглядываясь по сторонам, опустив плечи и вытянув шею, как вытягивает ее голодная собака в поисках добычи. Правая рука кажется длиннее левой, но по мере приближения неизвестной, Джен различает зажатый в руке длинный нож для разделки мяса. Узнает она и фигуру.
Двойник пришла за ней. Двойник не даст ей свободно бродить по улицам, не допустит угрозы для себя. Не отдаст Томми и Аннабель.
Подталкиваемая страхом, Джен переходит на бег, спотыкаясь, хватаясь за стены. Покрытый шипами плющ больно колет ей руки, странные насекомые, крупные, с радужными спинками, разбегаются из-под ее ног, тревожа предрассветную тишину треском жестких крыльев.
Джен забирается в узкий просвет между домами, словно таракан в щель. Темнота этого места обрушивается на нее, как поток дегтя, густого и вязкого. Он замедляет движения, тисками сжимает грудь. Панический ужас охватывает женщину, одновременно парализуя и вызывая острое желание вырваться прочь из этой жуткой, живой темноты. Тонкий, хрипловатый смешок касается ее слуха. Ее собственный смешок, только вышедший из других уст.
Джен оглядывается. В проходе застыла двойник. Глаза горят неестественным, жутким огнем, на губах – саркастичная усмешка. Нож она поднесла к груди, контрастно темный на фоне серого платья. Бесконечные мгновения проходят в полной неподвижности, затем двойник стремительно бросается вперед, с силой втискивая свое тело в узкий просвет. Рука с ножом выставлена вперед. Джен всеми силами толкает себя к выходу, но с каждой секундой двойник все ближе. Рука с ножом поднимается вверх, готовая к быстрому, рубящему удару. Между ним три фута, два, десять дюймов…
Нож со свистом рассекает воздух, Дженнифер с криком отстраняется – и падает в грязь соседней улочки, на доли мгновения опередив страшный удар. Разочарованное шипение раздается из проема, но двойник ни на миг не замедляет движения. Джен бросается прочь, к ближайшему повороту, сквозь лохмотья гигантской паутины, по земле, внезапно покрывшейся густым чертополохом. Свернув в один переулок, она тут же ищет новый поворот – куда угодно, лишь бы эти жуткие, мертвые глаза не могли видеть ее.
В следующую секунду в голове ее словно взрывается бомба – и одновременно все внутри черепа сковывает морозом. С глухим вскриком Джен падает на колени, руками упираясь в грязь, едва сдержав рвотный позыв. Холод обретает форму, странным, непостижимым образом превратившись в голос. Шипастые ледяные кристаллы становятся словами, каждое причиняет невыносимую боль.
«Час близок… час близок… час близок…»
Эти слова словно ледяные бритвы, полосуют мозг. Проходят мучительно долгие секунды, прежде чем смысл изменяется:
«Я спасу тебя. Терпи и смотри. Терпи и смотри.»
Дженнифер с трудом поднимает голову. Перед глазами все плывет. Она моргает, стараясь вернуть зрению четкость. Перед ней – все тот же переулок. Внезапно одна из дверей словно раздваивается: оставаясь закрытой, ее створка в то же время, призрачным отражением нарочито медленно распахивается. Не тратя времени на сомнения, Джен бросается к ней, тянет на себя ручку. Дверь не заперта! Нырнув в спасительную темноту, женщина захлопывает за собой дверь, нащупывает в темноте засов, закрывает.
Глаза постепенно привыкают к темноте. Обычное, убогое жилище открывается ей – просевшая старая кровать под окном, черная от копоти печка в углу, обеденный стол, пара табуретов, темная громада шкафа, полки для посуды.
Кто-то лежит на кровати, отвернувшись к стене. Джен не решается подойти – она боится, что жилец вскрикнет и выдаст ее двойнику. Обессиленная она сползает по стене, прикрывает глаза. Забытье, тяжелое и полное странных видений, поглощает ее.
Грега будит запах. Резкий запах испуганной, усталой женщины в его доме. В доме, где женщина не появлялась больше пяти лет. Он открывает глаза, стараясь не пошевелиться и не сбить дыхание. Комната вокруг вполне различима — за окном темнота уже сменилась рассветным сумраком. Скоро воздух наполнят протяжные фабричные гудки, глашатаи нового заводского дня, но пока тишина кажется абсолютной. В этой тишине Грег явственно различает слабое, сиплое дыхание незваной гостьи. Спит? Удивительно.
Он осторожно поворачивает голову, стараясь, чтобы трухлявый лежак под ним не скрипнул. Вот она – прямо у двери, сидит на полу, прижавшись спиной к стене. Густые каштановые волосы слиплись от грязи, подбородок уткнулся в грудь, лица не разглядеть. Немного крупновата, но сложена хорошо – без обвисших частей и рыхлого жира.
Грег одним движением садится, лежак под ним протяжно скрипит. Женщина тихо стонет, но не просыпается. Теперь он замечает, что в забытьи она мелко дрожит – похоже, ее мучают кошмары. Он поднимается, подходит, садится перед ней на корточки.
— Эй, — он осторожно трогает ее за плечо. – Эй, проснитесь!
Женщина глухо вскрикивает, пытаясь отстраниться, поднимает голову. Глаза ее широко раскрыты, на дне их пляшут безумие и ужас.
— Тише, спокойней! – Грег убирает руку и старается говорить размеренно и ровно. – Я не причиню вам вреда. Эй, да я вас знаю! Вы Джен Уотсон с Литл-грин-лейн. Точно. Вы меня помните? Я – Грегори Эшкингс, мы еще с вашим мужем, Томми, служили вместе. Помните?
— Помню… — кажется, женщина немного приходит в себя. – Я помню тебя Грег. Тебя еще мать провожала, когда вы на поезде… в вагонах. Я тебя помню. Ты по пояс высунулся из окна вагона и поцеловал сначала свою мать, а потом и меня. Обнял и поцеловал в щеку…
— Как вы здесь очутились, миссис Уотсон?
— Я… я убегала. За мной гналась… гналось… Оно хотело убить меня!
Внезапно, Дженифер подается вперед и хватает Грега за рукав.
— Грег, посмотри на меня. Посмотри на меня, Грег. Что ты видишь? Кого ты видишь? Не молчи, говори!
Немного напуганный этим Эшкинс удивленно осматривает миссис Уотсон.
— Я вижу испуганную, усталую женщину. Вам нужно омой, к мужу и дочери. Хотите я вас провожу?
-Что? – Дженнифер вздрагивает и разжимает руку. Со вздохом облегчения Грег отстраняется. Женщина глядит на него растерянно.
— Я… я пойду.
— Давайте я провожу вас.
— Нет, не надо, спасибо. Я дойду сама. Спасибо.
— Как знаете.
Она поднимается, медленно проходит в открытую Грегом дверь. Он провожает женщину долгим, задумчивым взглядом. Раньше она такой не была. Когда они с Томми вернулись с войны, она, конечно, изменилась, но это было понятно, объяснимо. Война изменила всех: мужчин на фронте и женщин в тылу. Миссис Уотсон из веселой, жизнерадостной женушки превратилась в сухую, черствую грымзу, которую откровенно побаивались и муж и дочь. Но этим утром…
Этим утром в доме Грегори Эшкинса побывала совсем другая Дженнифер Уотсон. Даже обезумев от страха, она казалась… более живой, что ли?
— Интересно, почему она вспомнила про вокзал? – закрывая дверь, сам себя спросил Грег. – Ведь четыре года с тех пор прошло, а я к ним каждую неделю захожу…
Утро уверенно вступает в свои права. Едва рассвело, но рабочий люд уже выбирается из своих лачуг, серыми, размеренными потоками стекаясь к распахнутым зевам фабричных ворот. Мужчины, женщины, дети – все идут в одном монотонном ритме, опустив головы и не глядя по сторонам. Редко кто в этом потоке бросит соседу короткую фразу, еще реже на нее ответят. Джен вливается в этот поток, двигаясь без цели, просто следуя потоку. Ее появление проходит незамеченным – никто даже не оборачивается. Она снова смотрит на свои руки – они все такие же темные и бугристые, с выпуклыми желтыми ногтями. Может, он просто не разглядел ее в темноте? Грег, этот добрый, хороший парень из безумно далекого прошлого… Она украдкой смотрит на идущего рядом мужчину. Он поднимает голову, осматривает ее мутным, безразличным взглядом. В нем нет ни страха, ни удивления.
«Они не видят. Они не способны видеть.»
В голове снова взрывается ледяная бомба и тысячи ледяных осколков пронзают голову, причиняя невыносимую боль. Сил кричать уже нет – Дженнифер хрипло стонет, замирает и медленно оседает на землю. Толпа вокруг нее расступается, люди бросают на нее удивленные взгляды, перешептываются, но никто не пытается помочь ей.
— Больная?
— Что это с ней? Неужели испанка?
— Тиф, гром меня разрази, тиф!
— Только бы не холера….
Джен лежит на холодной, влажной земле, слыша, как чавкают в грязи подошвы проходящих мимо. Глаза ее широко раскрыты. Ледяной голос продолжает терзать ее.
«Час близится. Я помогу тебе. Я исцелю тебя. Я избавлю тебя от страданий».
Кто-то наклоняется к ней, присев на корточки. Подняв взгляд, Дженнифер с удивлением видит странное существо – мужчину с волосами похожими на шапку свежего снега, пышными и густыми, а главное – алебастрово- белыми. Глаза у него так же белого цвета, только черные точки зрачков выделяются на этом фоне. Черты лица кажутся идеальными, но идеальность эта не делает его красивым, наоборот, в ней ощущается нечто противоестественное, нечеловеческое.
— Почему ты лежишь здесь? – он говорит почти шепотом. – Ты можешь встать? Вставай, нужно уходить!
— Кто ты? – шепчет Джен. Человек со снежными волосами недовольно хмурится:
— Не здесь! Вставай, я отведу тебя в безопасное место.
Дженнифер с трудом поднимается, опираясь на крепкие руки неожиданного помощника. Тот уводит ее прочь с людной улицы, куда-то против движения, в узкие, полутемные проулки. Она не сопротивляется – просто не может сопротивляться.
Они долго идут в молчании. Мужчина сосредоточен и подозрителен, часто оглядывается и старается идти как можно быстрее.
— Ты – Дженнифер Уотсон? – спрашивает он наконец. Джен удивленно смотрит на него:
— Как вы узнали?..
— Никак. В толпе кто-то назвал тебя по имени. Я – Рой МакАлистер.
— Ты видишь меня? – слова путаются и отказываются подчиняться, складываться в правильные вопросы. И все же, мужчина понимает:
— Я вижу тебя. Ты – огр.
Джен хочет возразить, но слова застревают в горле: она видит себя и видит этого странного снежноголового мужчину, помнит жуткое крысоподобное существо на помойке и огненного всадника.
— Ты помнишь, как вернулась в Бирмингем? – спрашивает мужчина, не сбавляя шага. Дженнифер отрицательно мотает головой. Они останавливаются у низкой двери, рассохшейся и выцветшей. МакАлистер достает из кармана ключ и отпирает им ржавый, скрипучий замок. В открывшемся проеме темно, свет снаружи освещает лишь несколько уходящих вниз ступенек. Джен настороженно замирает – изнутри не доносится ни единого звука, не долетает ни малейшего запаха. Словно проход ведет в пустоту, в ничто.
— Смелее, — снежноголовый кладет руку на плечо Дженнифер. – Там безопасно. Там мы сможем поговорить.
Женщина колеблется – будто за этими дверями кроется нечто ужасное, чуждое. И в то же время – что-то уже известное, испытанное…
«Иди, – голос в голове снова оживает. – Час близится. Час близится. Иди!»
Невозможно противиться этому приказу. Послушная чуждой воле, Джен шагает через порог – зажмурившись и сжавшись как перед прыжком в ледяную воду.
Только здесь Рой чувствует себя по-настоящему спокойно. Надежно укрытая в колючем, безжалостном сердце Зарослей, его собственная пустошь кажется в равной степени отсеченной и от Земли, и от Аркадии. Тропа выводит их в просторную залу со стенами, сплетенными из массивных извивающихся стволов, изумрудно зеленых, с расходящимися в стороны лозами. Эти лозы, словно гобелены покрывают стену образуя причудливые узоры из листьев и цветов. Сколько не ищи – в том сплетении не найдется двух одинаковых листков, двух бутонов схожих между собой даже цветом. Причудливое буйство форм и оттенков, какое может встретиться только в Зарослях. Потолок – узорчатая, вычурная решетка из сплетенных ветвей, наполненная бледным зеленоватым светом. Рой Маклистер вдыхает прохладный, терпкий воздух своего убежища. Приятно оказаться дома.
Он с наслаждением опускается в похожее на кокон сиденье, сплетенное из мягких, молодых побегов. Оно слегка пружинит, подстраиваясь под его вес. Гостье Рой указывает на небольшое округлое возвышение, покрытое толстым, густым мхом. От прикосновения над холмиком поднимается облако спор, заигравшее тысячей искр в неярком свете.
МакАлистер задумчиво смотрит на женщину, которую привел с собой: не поспешил ли он? Что если эта возвращенка лишь притворяется безумной? Что если это хитроумная ловушка, огонек, который влечет к себе глупых мотыльков? Вряд ли. Но проверить стоит.
— Ты знаешь, кто ты? – спрашивает он, глядя в золотые плошки ее глаз.
— Я Дженнифер Уотсон…
— Нет-нет-нет. Мне не нужно твое имя. Ты знаешь, во что превратилась?
Женщина смотрит на него растерянно и недоуменно, потом невольно косится на свое тело. Скиталица или камнекожая? Или что-то новое?
— Хорошо, — не дождавшись ответа, кивает он. – Ты знаешь, какой сейчас день?
Она отрицательно мотает головой.
— Какой год?
— Одна тысяча девятьсот пятнадцатый… — в голосе огрессы нет уверенности, она, как школьница на экзамене, ищет ее в пристальном взгляде МакАлистера.
— Довольно близко, — кивает он. – Девятнадцатый. Тридцатое апреля тысяча девятьсот девятнадцатого.
Плечи женщины опускаются, взгляд становится пустым, потерянным…
— Как, — шепчет она, — как такое возможно?
— Что ты помнишь? Постарайся, ты должна что-то вспомнить. Ты была… не здесь. Эти воспоминания больше похожи на сон или лихорадочный бред, но ты должна что-то вспомнить.
Джен послушно замирает, прикрыв глаза и нахмурившись. Внезапно, лицо ее искажает гримаса боли, она сжимает виски ладонями, сгибается пополам. Проходит несколько долгих минут прежде чем взгляд ее вновь становится осмысленным, а выражение страдания на лице блекнет. Рой смотрит на нее с тревогой.
— Что с тобой?
Дженнифер молчит, устремив невидящий взгляд в заросли терна на стене.
— Я не смогу тебе помочь, если не буду знать.
— Помочь? – женщина на мгновение оживает, но чувство, проявившееся в ней – это горечь неверия. – Чем ты можешь помочь мне, Рой МакАлистер? Я даже не уверена, что все окружающее меня сейчас – не плод моего больного разума! Я слышу голос в моей голове! Он мучит меня, приносит боль! Я вернулась в свой дом, чтобы увидеть там саму себя – но нормальную, не уродливое чудовище!
— Это двойник. Их еще называют фетчами. Хозяева, похищая нас, оставляют их взамен. Они не люди – просто куклы из палок и веревок.
— Куклы… — не спрашивает, повторяет огресса.
— Некоторые из них, следуя воле Хозяев, стремятся убить свои оригиналы. В этом они настойчивы и безжалостны.
Одинокий мотылек ярко черный, с багровыми колечками на крыльях, спускается сверху, кружась над головами собеседников. Слишком резкое движение огрессы пугает его, он отлетает в сторону, пытается сесть на узорчатую листву. Тонкий шип, незаметный со стороны, пронзает тело насекомого. Отчаянно трепыхаясь, оно лишь глубже насаживается на изумрудное острие.
— Кукла… гналась за мной с ножом, — Дженнифер, как завороженная, наблюдает за агонией мотылька.
— Вот видишь. Это все происходит на самом деле. Я знаю, это тяжело, это выглядит безумием, но это правда, как она есть. И тебе лучше принять ее.
Огресса, опустив голову, смотрит на свои ладони. Темные, висящие спутанными лохмами, волосы скрывают ее лицо.
— Ты знаешь, что случилось со мной? – спрашивает она тихо.
— Тебя похитили. Забрали из этого мира в другой, чужой, где сотворили с тобой это, — Рой коротким жестом указывает на нее. – А потом тебе каким-то образом удалось бежать. Ты вернулась к людям, но сама ты уже не человек.
— Кто же я тогда?
— У таких как мы много названий – по большей части глупых и обидных. Потеряшки. Возвращенцы. Искаженные. Подменыши. Это те, что я слышал. Везде-Чужие. Фае-Фрики. Мы застряли между тем и этим мирами. Навсегда, похоже.
За стенами убежища – тысячи едва различимых звуков: шорохи, скрипы, шепотки. Заросли живут своей загадочной жизнью, подчиненной правилам непознаваемым людским разумом. Рой поднимается со своего седалища.
— То, что ты – огр, еще не делает тебя чудовищем-людоедом, — продолжает МакАлистер. – Но все же, многое в твоей жизни изменилось и тебе кое-что придется освоить в своей новой природе.
Дженнифер, еще секунду назад – само внимание, вдруг снова замирает, напрягшись до скрипа в суставах. Прежде чем Рой решается окликнуть ее, она сбрасывает оцепенение и бросается к нему. Схватившись руками за лацканы его сюртука, она встряхивает МакАлистера как тряпичную куклу.
— Нужно. Уходить. Они. Идут.
Кажется, что каждое слово она выдавливает, как густое желе сквозь узкое горлышко. Взгляд ее становится совершенно безумным.
— Погоди, постой! Кто идет?
Она не отвечает. Отпустив Роя, огресса мечется по залу в поисках выхода. Но хитрость этого места в том, что никто не покидает его без разрешения хозяина.
— Успокойся, — Рой поднимает открытые ладони. – Мы здесь в безопасности. Сюда…
Заросли с треском раскрываются, впуская чудовищ.
«Они идут. Уходи. Беги! Беги!!!»
Голос с каждым словом становится все болезненней. Каждое новое слово причиняет больше боли, не дает успокоиться, притерпеться. Джен в отчаянии ищет выход, с каждой секундой все отчетливее ощущая приближение беды. В момент, когда ломаются стены, голос пропадает. Жуткие монстры вырываются, безумная смесь клыков, когтей и рогов. Их фигуры гротескны, искажены, противоестественны – такие просто не могут существовать. В первые секунды Джен даже не может понять, сколько их – перед ней лишь беспрестанно изменяющаяся масса. Но они разделяются, разбегаясь по зале, окружая подменышей. Один, похожий на смесь пса и ящерицы, бросается на Джен сбоку, норовя достать узкими, похожими на кривые иглы, зубами. Она отскакивает, но сзади на нее наваливается еще один, с огромными лапами, покрытыми роговым настом. Он стискивает Джен в объятьях, так, что дыхание перехватывает и темнее в глазах. Рой вдруг словно покрывается странной аурой – мерцающим переплетением шипастых стеблей. Уродливый горбун с двумя рядами рогов на вздувшейся спине, пытается достать его, но шипы в мгновение собираются в месте атаки, разрывая лапу чудовища в ошметки. С жутким визгом оно отпрыгивает и, поддерживая сочащуюся бурой жижей культю, скрывается за спинами товарищей.
В глазах Джен темнеет. Паника охватывает ее, но в этой панике она находит спасение – с надрывным криком, так, что закладывает уши, она распрямляется, ощущая невероятный прилив сил. Лапы, сжимавшие ее, слетают, словно став тоньше и слабее. Пол уходит куда-то вниз, а фигуры монстров сжимаются, усыхают, становясь все меньше. Одним размашистым ударом она разбрасывает их, как игрушечных. Адский пес пытается укусить ее за ногу, но, получив носком ботинка, отлетает к стене. Еще одного Джен впечатывает ногой в стену, истошный вопль обрывается жутким, влажным хрустом. Остальные бросаются бежать, в мгновения скрывшись в темноте разрыва.
Дженнифер удивленно смотрит на Роя, ростом едва доходящего ей до пояса.
— Впечатляет! – кричит он. – Как ты узнала?
«Молчи!» — приказ ледяной молнией пронзает мозг. Джен падает на колени, слезы текут сквозь плотно зажмуренные веки. Мир вокруг снова становится привычных размеров. МакАлистер обеспокоенно касается ее плеча.
— Я не знаю… — шепчет Джен едва слышно. — Я ничего не знаю.
— Все придет со временем, — голос МакАлистера звучит успокаивающе. – Каждый из нас познавал свою новую природу сквозь боль.
Он выпрямляется, с сожалением оглядывая свой порушенный домен.
— Жаль. А, к дьяволу! – обернувшись к Дженнифер он улыбается, в гармонии черт похожий на мраморную статую. – Сегодня великая ночь. Сегодня зажгут костры Бельтайна. Король-Огонь, владыка Весеннего Двора, будет среди нас. Я представлю тебя ему, и он возьмет тебя под защиту.
Джен поднимает на него полный муки взгляд. В голове ее тысячей ледяных шипов вырастают новые слова:
«Да. Да. Король-Огонь хранит ключ к освобождению! Час близок! Грядет Вальпургиева ночь, ночь Великого Пробуждения!»
Заросли расступаются, открыв узкий тоннель, в дальнем конце которого брезжит слабый свет. Рой берет Джен за руку и ведет за собой. Она не сопротивляется, чувства ее словно угасают, мысли становятся медленными и бессвязными. Воспоминания проходят перед глазами – серые улочки Смол-Хит, тяжелый угольный дух, черная пыль на коже, счастливая улыбка дочери, плюшевый медвежонок с бурым масляным пятном на боку, сырой октябрьский ветер, тревожный, заливистый гудок паровоза, восторженная толпа вокруг, нестройный марш вокзального оркестра. Рука Томми, вытянутая из небольшого вагонного окна, рука до которой никак не дотянуться с низкого перрона. Его лицо, едва различимое сквозь мутное стекло. Его глаза – любящие, преданные – и одновременно по-детски счастливые. Мальчик отправляется играть в войну, еще не подозревая, какой страшной, бесчеловечной будет эта игра.
И вот они снова в грязном проулке, спешат от поворота к повороту. Знакомые запахи рабочей окраины смешиваются со странными ароматами неизвестного, скрытого от глаз смертных мира. МакАлистер ориентируется по едва заметным знакам сделанным на углах домов, уличных указателях, растрескавшихся досках заборов.
— Тебе нужно отдохнуть, — бросает он Джен, бредущей позади. – Поесть, набраться сил. Сегодня ночью ты предстанешь перед Королем. Это большая честь. Тебе повезло, что я нашел тебя именно сегодня: обычно Король-Огонь не выходит к подданным. Получить его защиту можно лишь в одну ночь в году.
Джен молчит. Она боится неосторожным словом или действием снова разбудить голос. Она боится новых приказов и боли, которая придет вместе с ними.
Наконец, они оказываются у дверей трехэтажной многоквартирки. Рой отпирает парадный, и они оказываются в небольшом коридоре, через пару шагов оканчивающимся узкой лестницей. Квартира МакАлистера под самой крышей, потолок скошен на один бок, у стены спускаясь почти к самому полу. Мебели здесь немного – старая железная кровать с продавленным матрацем, потрескавшийся письменный стол, пара табуретов, ржавый рукомойник и железная печка в дальнем углу, с кривой трубой выходящей прямо в окно. Рассохшиеся доски пола при каждом шаге противно скрипят, под ними скребутся мыши.
— Вон там вода, можешь умыться, — кивает Рой в сторону рукомойника. – Я бы советовал тебе поспать, а я пока соображу что-нибудь поесть. Ты как вообще, голодная?
Джен смущенно кивает, потом, стараясь не глядеть на МакАлистера, идет к рукомойнику, наливает в таз воды и долго, тщательно умывается. Ее отражение плывет и искажается, становясь еще более уродливым. Дженнифер сглатывает тяжелый комок, зажмуривается. Сквозь плотно сжатые веки проступают слезы.
Рой возится с печкой, гремит посудой. Джен садится на край кровати, стараясь не шуметь, не привлекать к себе внимания. Она боится этого мужчины, боится его пристальных, изучающих взглядов, его успокаивающего тона, жестов. Джен пугает его интерес к ней: красавца, похожего на дворцовую статую, к безобразной и полусумасшедшей.
В черном печном нутре скоро начинают плясать веселые язычки пламени. Рой наполняет водой жестяную кастрюлю с помятым боком, достает из-под стола корзину с овощами, и вооружившись ножом, принимается их чистить. Странно видеть его, такого холеного и аристократичного, за этой работой. Уже через минуту Джен понимает, что в кухонных делах Рой не лучше любого мужчины. Женские привычки берут верх над страхом и растерянностью, и она подходит к МакАлистеру.
— Дай мне.
Рой передает ей нож и Джен принимается за работу. Привычную, понятную, знакомую. Неожиданно, эти рутинные движения приносят ей необычайное успокоение, даже удовольствие. Она чистит и режет овощи так, будто долгие годы была занята чем-то совсем иным, много более сложным и чуждым, и теперь, вернувшись к делам простым и понятным, наслаждается их простотой.
Чужие руки ложатся ей на плечи. Джен вздрагивает, замирает.
— Не бойся, — шепчет ей Рой. Его губы всего в паре дюймов от ее затылка, она ощущает тепло его дыхания. – Теперь все хорошо. О тебе есть кому позаботится.
Он прижимается к ее спине, уверенным жестом убирает волосы с шеи. Джен чувствует приступ паники. Все происходящее кажется неправильным, гротескным, жутким.
« Что он делает?! — проносится в голове паническая мысль. – Разве он не видит?.. Он же видит… Зачем?»
Нет сил даже пошевелиться. Она чувствует дыхание Роя на своей шее, чуть ниже уха, такое горячее, что кажется, губы почти касаются кожи. Но когда мужчина, наконец, целует ее, всепоглощающая волна страха, отторжения и злости вдруг прорывают барьеры и захватывают ее. Дженнифер с силой отталкивает Роя спиной, рывком поворачивается к нему. Из горла вырывается хриплый, утробный рык, нижняя челюсть выпячивается, обнажив кривые желтые клыки, руки вытягиваются вперед, пальцы скрючены.
Искренний, неприкрытый страх на лице мужчины немного отрезвляет ее. Она видит, как пятится МакАлистер, подняв открытые ладони не в защитном, но умоляющем жесте. Плечи Джен опускаются, воздух из легких вырывается с протяжным свистом.
— Извини… — слегка севшим голосом произносит Рой. – Я думал… Я больше не буду.
— Не надо, — кивает Джен.
Остаток дня они почти не разговаривают. Едят, пьют, потом МакАлистер уходит куда-то, оставив Джен одну, в страхе и подозрениях. Она с тревогой смотрит на улицу сквозь узкую щель в ставнях. Внизу спешат куда-то редкие прохожие. Ни один из них не смотрит вверх, словно грязь под ногами темным колдовством приковывает к себе их взгляды. Дженнифер кажется, что даже если бы кто-то посмотрел прямо на нее, то не увидел бы. Она словно перестала существовать – не столько для других, сколько для себя.
Рой возвращается к вечеру. Он приносит с собой чистое женское платье из серой шерсти, пару ботинок и поношенную фланелевую шляпку. Когда-то она была черной, но истрепалась и выгорела, став не то серой, не то буроватой.
— Переоденься, — говорит он, стараясь не смотреть на женщину. – Я подожду за дверью.
— Куда мы идем? – спрашивает Джен осторожно. Из-за пасмурной погоды сумерки уже сгустились над городом. Они с МакАлистером движутся в потоке рабочих, ничем не выделяясь, и все же существуя словно вовне. В объятьях толпы Дженнифер чувствует себя неуютно, ей кажется, что каждый, кто проходит рядом, пристально, с брезгливостью рассматривает ее, что все они видят, какой она стала – темнокожей, неуклюжей, когтистой уродиной. Страх отметает все попытки разума убедить себя, что это не так.
— За город, — отвечает после паузы Рой. – Есть условленное место.
Трущобы сменяются пригородом. Здесь дома стоят редко, невысокие заборы огораживают куцые, голые после зимы участки. Здесь уже не пахнет сажей и маслом. Здесь пахнет навозом, прелым сеном и лошадиным потом. Прохожие здесь – все больше старики и женщины. Молодых мужчин почти не видно – кого-то забрала война, кто-то подался на фабрики. Уныние царит здесь. Оно во всем – в покосившихся, неухоженных домах, в дорожной распутице, в тяжелых взглядах людей.
Наконец и пригород остается позади. Дорога петляет между невысоких холмов с редкими деревьями и пожухлой, прошлогодней травой. Рой сходит с нее на едва заметную тропку, которая по склону холма оказывается выложенной небольшими булыжниками. Джен замечает, что на них вырезаны знаки, похожие на те, что были в Смол-Хит.
Они поднимаются на вершину, остановившись там, чтобы перевести дух. Внизу, в кольце холмов расположилась небольшая долина, надежно укрытая от посторонних глаз. Внизу видны фигуры людей, медленно разгорающиеся костры. МакАлистер начинает спуск, движением руки призвав Джен следовать за ним.
Со стороны долины склон холма уже покрыла молодая травка. Свежие, тонкие стебли скрыли коричнево-рыжую грязь, затхлая сырость сменилась легким, едва различимым ароматом свежих побегов. Небо над головой стремительно темнеет, меняя цвет с серо-стального на черный с причудливыми узорами седины. Силуэты в рыжих отсветах костров кажутся вырезанными из черной бумаги – даже удивительно, что они движутся, меняют положение. Это не люди – Джен ясно различает рога, хвосты, непропорциональные конечности, пугающие наросты. Иные фигуры не имеют заметных физических отличий, но выделяются неестественной худобой, звериной осанкой или манерой двигаться. Рой шагает вперед уверенно, без опаски. В то же время существа у костров, заметив приближение гостей, оживляются, собираясь вместе и с напряженно застыв в ожидании.
Один из них – сутулый, неправдоподобно высокий, с лысой, цвета слоновой кости головой – выходит вперед. Его длинные руки поджаты к груди, вытянутые, худые пальцы свисают, как гротескные веера.
— Рой МакАлистер, — произносит он свистящим шепотом, едва различимым сквозь порывы ветра и треск веток в огне. – Кого ты привел с собой?
— Это Дженнифер Уотсон, — Рой делает шаг в сторону и указывает на Джен, застывшую в шаге позади. – Она недавно вернулась. Ее фетч пытался убить ее. Девушке нужна защита. Я пришел просить Короля за нее.
— Пусть сама за себя попросит! – отзывается кто-то из толпы. Лысый поднимает руку, призывая к тишине. Поднявшееся было ворчание тут же стихает.
— В городе орудует банда приватиров. Что если ты привел одну из них?
— Она не приватир, — качает головой МакАлистер. Лысый снова прикладывает руки к груди, склоняет голову набок.
— Ты проверил? Можешь доказать?
Рой открывает было рот, но осекается. Джен чувствует укол страха: она не понимает о чем идет речь, но догадывается, что МакАлистеру нечего сказать в ее защиту. Ведь на все его вопросы она отвечала лишь «не помню» и «не знаю».
— Как ты посмел притащить ее сюда?! – голос из сиплого шепота обращается в ядовитое шипение. Толпа начинает двигаться, окружая Джен и Роя. Слышатся короткие, отрывистые фразы, похожие на команды. Дженнифер бросает на МакАлистера умоляющий взгляд. Лысый разводит руки в стороны, становясь похожим на огромное пугало.
— Стоять, — вдруг раздается негромкий, свистящий голос. Джен уже слышала его – недавно, только вот не вспомнить где. Толпа замирает, многие оборачиваются к источнику голоса. Потом стоящие расступаются и к высокому проходит существо, ростом фута четыре, сгорбленное, передвигающееся почти на четвереньках. Теперь Джен узнает его – это монстр из подворотни, тот, что заговорил с ней после того как сбежали те, другие.
— Тебе есть что сказать, Рэгс? – лысый смотрит на него сверху вниз. Названный Рэгсом отвечает взглядом исподлобья. В нем нет ни страха, ни почтения.
— Она не приватир, — произносит Рэгс уверенно. – Я видел, как эти ублюдки гнали ее с явным намереньем сграбастать. Девку загнали в угол, но ей посчастливилось отбиться – не без моей помощи, конечно. Уродцы даже не поняли от чего так побежали.
В толпе начинают перешептываться, злость в голосах убывает, сменяется сомнением, интересом. Лысый медленно складывает руки на груди, сверля Рэгса темными провалами глаз. Молчание его длится долго, словно взглядом он испытывает собеседника. Наконец, он поворачивается к стоящим за спиной.
— Мы услышали тебя. Но…. – он бросает пустой, отсутствующий взгляд на Джен, — не нам решать.
— К Королю! – с готовностью подхватывают подменыши. – Пусть Король-Огонь решит! К Королю ее!
Рэгс растворяется в разорванных огненными сполохами сумерках. Не то смешивается с толпой, не то уходит за пределы освещенного круга, спрятавшись в густом сумраке. Дженнифер и МакАлистера окружают со всех сторону, подхватывают под локти, тащат куда-то. Потом топа расступается, и они оказываются совсем одни в кольце огромных костров, пламя которых поднялось вдруг выше голов, бросая в небо снопы золотых искр. В десяти шагах впереди Джен видит поросший мхом валун. Дожди и ветер придали ему причудливую форму, сделав похожим на высокое, уродливое кресло с высокой спинкой и узким сиденьем. Отсветы костров причудливо играют на трещинах и неровностях камня – в какой-то момент начинает казаться, что он вздрагивает, дышит.
— Это трон Короля-Огня, — шепчет Рой. Дженнифер чувствует, как виски словно стягивает железным обручем, обжигающе холодным. Кожа покрывается мурашками, хотя от костров исходит почти нестерпимый жар. Толпа почтительно умолкает – в повисшем молчании даже рев пламени звучит приглушенно. Кто-то приближается. Голова болит все сильнее.
Король-Огонь, чьи волосы – пламя, чей взгляд – изумрудная зелень, ступает по земле и следы его тут же зарастают молодой травой. Он одет только в старые брюки с заплатами на коленях и потемневшую от копоти железную корону с тремя высокими зубцами. Он подходит к трону, но не садится на него.
Глаза, цвета изумруда, с пламенем, танцующим где-то на самом их дне, внимательно смотрят на Дженнифер.
— Кто ты и зачем хотела видеть меня? – спрашивает Король. Голос его, ровный и сильный, заставляет вздрогнуть.
— Назови свое имя и скажи, что хочешь присоединиться к фрихолду, — шепчет МакАлистер, но Дженнифер не слышит его.
Голос снова рождается в ее голове, властный, непререкаемый – но боль от него теперь куда меньше:
«Говори: я пришла потребовать с тебя исполнения слова, названный королем»
Джен послушно повторяет. Возгласы удивления рождаются среди подменышей, Рой бросает на спутницу изумленный взгляд. Король-Огонь неспешно садится на трон, подпирает подбородок кулаком, не сводя пристального взгляда с женщины.
— О какой клятве ты говоришь? – спрашивает он спокойно. – Я давал их много. И не одной не нарушил.
И снова голос сотнями морозных игл оживает в голове:
«Клятву, которую ты дал мне в день своего побега.»
— Клятву, которую ты дал мне в день своего побега.
Новые вздохи и шепотки проносятся над поляной. Все замерли, с вниманием и тревогой наблюдая за разговором своего владыки и безродной беглянки.
Король несколько мгновений молчит, задумчиво разглядывая стоящую перед ним Дженнифер. Наконец он кивает:
— Да, теперь я узнаю тебя.
«Помнишь ли ты свою клятву?» — диктует новые вопросы неизвестный в голове Джен. Но теперь и сама она словно сдергивает саван забытья с недавних своих воспоминаний. Жуткие, причудливые образы заполняют ее разум – мир, который не дано понять и постичь человеку. Мир, куда обманом она была отправлена. Пакт с древним богом, обещавшим уберечь Томми на войне. Обмен на это, Джен должна была отойти ему в услужение… Теперь она вспоминает и короля – такого же слугу, но одержимого освобождением. Вспоминает и как помогла ему бежать, взяв странную клятву…
— Я поклялся отдать тебе первую вещь, которая станет моей после возвращения. Не ту, что принадлежала мне раньше, не ту, что подберу от безделья или для обмана, а ту, которой захочу обладать и получу раньше иных.
Тишина становится абсолютной. Множество взглядов приковано к собеседникам в хрупком, тревожном напряжении. Джен сама не понимает, что сейчас произойдет, но стра наполняет ее, сковывая члены.
«Я требую исполнения клятвы!»
Голосу нельзя воспротивиться. Нельзя не покориться.
— Я требую исполнения клятвы.
Король медленно встает с трона, подходит к Дженнифер. Рой провожает его встревоженным взглядом. Когда Короля и Дженнифер разделяет лишь один короткий шаг, тот оборачивается к стоящим в молчании подменышам.
— Сегодня я исполняю пакт, заключенный при моем побеге много лет назад. Вот цена моей свободы!
Он поднимает руки, касаясь железной короны на голове. Пока он снимает ее, Джен кажется, что мир вокруг застывает… Время словно замедляется. Корона движется навстречу ей и руки сами поднимаются, чтобы принять железный, закопченный венец. Внешняя грубость его будто скрывает некую тайну, уходящую на столетия в темное прошлое. Что есть эта корона? Кем создана? Почему Король-Огонь захотел обладать ей?
Ее пальцы касаются темного железа… и точно пелена падает с ее глаз. Воспоминания возвращаются мощным потоком. Чары, сковавшие разум спадают. Теперь Дженнифер помнит все.
Помнит, как умоляла Хозяина отпустить ее. Помнит муки, которые перенесла в неволе. Помнит и то, как и почему вернулась.
Король-Огонь не отрываясь смотрит ей в глаза. Во взгляде немой вопрос, ожидание – спокойное, такое, с каким ожидает смерть давно смирившийся с ней. Каков бы ни был результат – он останется непоколебим.
«Надень корону!» — голос ледяным хлыстом врезается в мысли, ослепляя и оглушая. Джен пошатывается, едва устояв на ногах. Слабый стон вырывается сквозь плотно сжатые губы.
«Надень корону и взойди на трон! Исполни свою клятву! Такова цена твоей свободы!»
Отчетливость, резкость, с какой Дженнифер Уотсон осознает происходящее, почти болезненна. Трон, этот замшелый камень – это темница. Это один из Хозяев, из Фейри, изгнанный и запертый. Это он, через слуг и шпионов помог ей бежать из Аркадии. Это он сказал, как помочь Королю-Огню, научил, какую клятву с него взять. Он знал, что в короне – ключ к его освобождению. Он знал, что Вальпургиева ночь – единственная ночь в году, когда ключ подойдет к замку. Он знал, что лишь женская рука способна направить тот ключ.
«Надень корону! Взойди на трон! Освободи меня!»
Изгнанник, освободившись, в мгновения решит судьбу этих несчастных. Все они станут ему рабами, все вернуться в чудовищный хаос Аркадии, инструменты, которыми он прервет свое, длящееся уже многие века, изгнание.
Кто они? Везде-Чужие, Нигде-Свои. Только что эти существа хотели разорвать ее по одному лишь подозрению. Она не знала их раньше, и не узнает в будущем.
«Освободи! Меня! Немедленно! Я исполню наш уговор! Я не заберу тебя… — голос вдруг становится мягче, боль почти исчезает. – Ты вернешься к мужу и дочери… Я уничтожу фетча. Ты снова будешь жить как раньше…»
МакАлистер отступает от нее, в глазах – страх. Король-Огонь стоит без движения, покорный судьбе. Костры затухают, и волны чуждого, неестественного холода начинают расходиться от камня.
Сейчас решается твоя судьба, Дженнифер. Впервые за все годы она решается именно тобой. Какой выбор ты сделаешь? В какую сторону шагнешь? Сможешь ли жить с семьей, забыв, каким чудовищем стала? Покинешь ли их навсегда ради тех, кто близок тебе лишь тем, что пострадал от того же проклятия?
Новый год наступает. Отныне ничто не будет таким, как было раньше. Полночный час Вальпургиевой ночи близится, неизбежный и неумолимый.
Пришло время решить.