Говорят, наш мир наполнен чудесами, и надо только поверить чтобы увидеть их. Говорят, что знание губительно для веры, ибо заполняет музей природы своими экспонатами, не оставляя места таинственному. Вера большинства людей не способна вместить всех вещей которых я знаю, но при этом я продолжаю верить. В детстве я встречался с матерью каждый год, но впервые увидел ее в десятилетнем возрасте, когда я оставил своих родителей, моя мать выглядела как моя младшая сестренка, а отец как древний старик. Сейчас мне шестьдесят восемь лет, но я живу в теле шестнадцатилетнего мальчишки. А выгляжу при этом чаще всего как здоровенный бурый медведь. И вот моя история.

Быть индейцем в пригороде Коннектикута не очень просто. Особенно если твоя внешность прямо-таки вопит о то, что ты не такой как все. Характерная внешность в сочетании со светлыми волосами и ярко-зелеными глазами принесли мне славу ублюдка, а узор, которым с рождения была покрыта моя кожа заставляли любого, кто видел меня в первую очередь задуматься, не заразный ли я. Не удивительно, что друзей у меня было не очень много. Собственно, я ни разу не прошел через замечательный ритуал современной инициализации – вечеринку, посвященную дню рождения. Каждый год в этот день отец увозил меня в лесную глухомань, где в укромном месте из древесного ствола была вырезана женская фигура. Отец говорил, что мы приезжаем к маме, а я считал его долбанным чокнутым индейцем. Но мне нравилось в том лесу, поэтому я с удовольствием оставлял его беседовать с деревянным изваянием и целыми днями кружил по полянам и чащобам. А потом мы возвращались в ненавистный город. Дети очень жестокие существа, и на чужаке, подобном мне каждый хотел испробовать крепость своих кулаков. Но у всех у них кулаки оказывались не достаточно крепкими. Я не раз чувствовал, как в драке ломались мои кости. Но мои переломы срастались за считанные секунды, а раны, которые наносил я оставались надолго и были слишком серьезны, чтобы быть оставленными ребенком. Каждый раз после такой драки я чувствовал себя как выжатый лимон. И однажды отец увидел меня в таком состоянии. Абсолютно целого телом, но словно вывернутого наизнанку. Тогда он достал из тайника серебристую фляжку и сказал мне выпить. Я так и сделал. Эти ощущения я запомнил навсегда. В меня вливалась сама жизнь, и это не было метафорой. Я спросил у отца что это, и он ответил, что знающие люди называют эту вещь тасс. Что это само воплощение магии. Конечно я стал смеяться над ним. Мы жили в двадцатом веке в пригороде большого города. У нас дома был телевизор, электричество, газ и чертова уйма других современных штук, а он толкует мне про магию. Он усадил меня на диван и рассказал откуда я появился.

Молодость моего отца пришлась на шестидесятые – самый разгар движения хиппи. Он тоже был одним из них. Мало кому из них было больше тридцати. Они курили наркоту, любили друг друга и вели заумные философские беседы. А еще у них была магия. Как раз в те годы зарождался нью-эйдж. И все эти молодые бунтари были просто потрясены, когда поняли, что магия работает. Конечно, хорошо если у одного на тысячу что-то получалось, но пробовали все. У моего отца получалось. Он мог накурить человека одним щелчком пальцев, а мог запретить ему пьянеть, сколько бы тот ни выпил. Он мог лечить, и мог калечить одним усилием воли. Конечно он был довольно известен в своих кругах. И однажды к нему пришли такие же как он. Каждый из них мог что-то свое, но вместе они становились по-настоящему сильны. Надо сказать, что хиппи постоянно были против чего-то. И этим молодым дарованиям показалось хорошей идеей направить свои силы на благое дело. Они выбрали защиту какой-то рощи, через которую должны были проложить скоростную магистраль. Должно быть, их первое выступление было очень эффектным. На том месте, где они заявили о себе до сих пор гниет груда покореженной строительной техники. Они были на седьмом небе, и праздновали свой триумф, года из-за деревьев вышли люди в черных костюмах, черных очках и с проводками, тянущимися к ушам. Они начали стрелять, ни сказав ни слова, а когда недавние победители попробовали использовать магию, та предала их. Вместо того, чтобы кидать в своих противников огненные шары, маги сами вспыхивали подобно факелам. Вместо того, чтобы брать под контроль этих черно-белых близнецов, маги падали на землю, потому что их разум начинали разрывать чужие голоса. Это была настоящая бойня. Тех, кого не убили, люди в черном увезли с собой. Тех же кого убили потом забрали другие, одетые в костюмы биологической защиты. Спастись удалось только моему отцу. Когда все началось, он упал в кусты и те словно обхватили его. Позже, когда агенты искали выживших, они несколько раз скользнули взглядом прямо по нему, но так и не заметили его. Когда все закончилось, отец понял, что держит его уже не лоза, а женские руки. Он обернулся и увидел самую красивую женщину из всех, что встречал в жизни, и то что она выглядела так, словно была вырезана из дерева, лишь усиливало её красоту. Она сказала, что это она спрятала его от взглядов, и готова дать ему убежище и все необходимое.

Отец не сказал сколько он провел в обители лесной женщины, но однажды он вышел на трассу, неся на руках завернутого в растительное одеяло младенца. Не желая снова попадать в поле зрения людей в черном он изменил свой образ жизни. На деньги, оставшиеся от прошлой жизни, а жизнь почти гуру приносила свой доход, он купил старую лачугу у въезда в город и превратил ее в авторемонтную мастерскую. Одновременно с этим он растил меня. Сына, который был человеком только наполовину. Он не сомневался, что однажды ему придется рассказать эту историю, но не думал, что это произойдет так рано. Пока он рассказывал свою историю, он скинул рубашки и сначала превратил свои руки в щупальца, затем отрастил себе крылья как у летучей мыши, потом покрылся чешуей, после чего вернул все обратно. Отмахнуться от такой демонстрации было невозможно. Отец сказал, что не уверен, есть ли у меня умения мага или способности феи, но он будет учить меня. Оказалось, что я почти не способен к тому типу магии, которой владел он, но могу проделывать похожие фокусы каким-то другим способом.

Отец всегда требовал, чтобы я скрывал свои способности. Он говорил, что однажды агенты придут в любом случае, но если мы будем вести себя незаметно, это может случиться очень не скоро. Но как мальчишке скрывать то, что ты причастен к магии. Особенно если доказать нужно очень многое и очень многим. Скоро от меня отстали даже самые отмороженные скины. Но предупреждение отца сбылось. Когда они пришли, мы были готовы. Отец как-то почувствовал их заранее. Он прикрыл мой отход, сам оставшись в доме. И больше сорока лет после этого я был уверен, что мой отец погиб из за меня.

А в тот момент я был просто напуганным ребенком. Я сделал то, что отец много раз заставлял меня пообещать ему. Когда я вышел на укромную поляну, в центре которой стояла деревянная статуя, я едва не расплакался от счастья. Моя мать вышла ко мне из своего убежища. И она была прекраснее всего на свете. Весь этот дурацкий несовершенный, болезненный мир не стоил ничего по сравнению с возможностью смотреть на нее. Я не понимал как отец мог оставить ее и уйти обратно в мир людей. Я не понимал как мне жить дальше, и мне это было совершенно все равно. Наверное я говорил ей все это, И она сказала что все знает. Она сказала, что знает кто я и что она любит меня. Она сказала, что она радовалась, наблюдая как каждый раз в свой день рождения я играл в ее лесу и отчаянно хотела, чтобы я мог увидеть ее. И только теперь, когда мой отец пробудил во мне магию это стало возможно.

Я остался жить с моей матерью. Она оказалась инанимом – природной феей. Того типа, который называют манекенами. Я проводил много времени в ее лесу, и понял что там колдовство дается мне очень легко. Мне нравилось превращаться в медведя и бродить по лесу в этом облике. Несколько раз я пугал людей. Кажется, меня даже пару раз показали по телевизору. Еще я ездил к друзьям моей матери – городским манекенам. Они научили меня выделяться из толпы и быть незаметным. Они учили меня их фейскому колдовству и прививали мне простейшую человеческую магию – смекалку. С ними я посещал таборы простолюдинов и дворы сиятельных ши. Надо сказать, подменыши мне не очень понравились. Везде ко мне относились в лучшем случае как к экзотической зверущке, а обычно и вовсе как к существу второго сорта. Пару раз меня пытались купить у моих друзей, а однажды даже выкрасть.

В обществе своих родичей по материнской линии я старел гораздо медленнее чем обычный человек. По сути, тело мое не старело вовсе, а рассудок лишь накапливал память, но не огрубевал с возрастом. И вот, однажды, когда мы с матерью болтали о чем-то на ее поляне, туда вошел старый индеец. Это был мой отец, но я не узнал его. Обычно, маги управляющие жизнью сами решают как им выглядеть. Поэтому я не мог понять как отец мог превратиться в дряхлого старика.

Отец сказал, что наступает новое тысячелетие, и все меньше магии остается в мире. Он устал сражаться с захватившей мир серостью и хочет вернуться в сказку. Мать обняла его, и так они просидели очень долго, о чем-то безмолвно беседуя. Утром я сказал, что мир подарил фее одного индейца, значит второй может был свободен. Вся наша странная семья посмеялась, и я сказал, что действительно собираюсь покинуть родителей и побродить по миру. Отец сказал, что лучше мне будет убраться с американской земли, поскольку она вся пропиталась ядом. Я спросил, куда же он посоветует мне отправится, и он сказал: «Не знаю. Может быть в Россию. Тебе же нравятся медведи, а там они прямо по улицам ходят. Будет легко прятаться» Мы снова посмеялись. В тот день мы вообще смеялись не переставая. Но идея отца мне понравилась.

В обществе фей все так, что кто-нибудь кому-нибудь всегда что-то должен. Я взыскал долг с одного эшу, и он подарил мне русский язык. Судя по всему, куплен он был на гоблинском рынке, так что я не всегда понимаю что мне говорят, но в жизни это почти не мешает. Моя мать тоже взыскала один из своих долгов, и спустя пару дней вежливый кубер (дико звучит, правда?) принес мне русский паспорт. Спустя еще пару дней я уже убедил капитана одного корабля, что он нанял меня на этот рейс и даже уже выплатил причитающиеся деньги. Последнее оказалось решающим доводом. Так в самом начале третьего тысячелетия я попал во Владивосток. Последние годы я смотрю на эту страну чудовищной красоты и прекрасного уродства. И с каждым годом мне нравится здесь все больше.