В ту хмурую осеннюю ночь ничто не предвещало беды, как писали в старых романах. Все было тихо, сонно и благостно. Дождь барабанил по крыше, лошади фыркали и топтались в стойлах, птенцы что-то выясняли на повышенных тонах в своей комнате — если прислушаться, с моего чердака можно было услышать и тех и других.

Уже несколько дней Асканио — моего хозяина — мучила та особая тоска, которая накатывает на него время от времени. В основном зимой, когда он ночами напролет может неподвижно сидеть у открытого окна и смотреть на падающий снег. В такие времена я особенно остро чувствую, что он несчастен — может быть даже, несчастнее, чем я. Хотя покажите мне хоть одного счастливого упыря.

Осень в Перу — это совсем не то, что зима в Норвегии, где мы раньше жили. Снега тут не наскребешь и чайной ложкой, но все признаки были налицо. Из своего кабинета мой хозяин не выходил уже третью ночь подряд. Когда вчера я зашел к нему занести письмо, привезенное гулями из города, он сидел у окна, и, услышав суть дела, только буркнул, чтобы я самостоятельно написал вежливый ответ. А сегодня вечером позвонил мне на мобильник и спросил, не желаю ли я спуститься и сыграть с ним партию в днд.

Эту привычку в Стаю принес я — лет двадцать назад, кажется. Тогда он сильно меня разозлил — даже уже и не вспомню, чем — и я решил, что острые эмоции и яркие переживания, которые сначала получит ласомбра от моего ерничества, а потом я от его тентаклей, делу уж точно не повредят. Купил несколько книжек с яркими рисунками, набор фигурок и смешные многогранные кости и притащил в поместье.

Шутка была настолько тонкой, что ее никто не отследил, приняв мой интерес к странной человеческой забаве за чистую монету. Бруджа высказался в своем стиле — что, мол, у меня от тауматургии крыша едет почище, чем у малка. Асканио мое новое якобы увлечение сначала проигнорировал. А втянулся только потом, когда этой игрой заинтересовалась равнос. Причем, боюсь, даже не ради процесса. Рассказчиком равнос была великолепным, от отсутствия воображения не страдала, а, главное, ее Химерия добавляла в игровой процесс некую толику реализма.

Как бы то ни было, после ее смерти игры прекратились. Еще и потому, что никто их наших новых братьев и сестер не разделял этого увлечения, а вдвоем играть скучно. И вот сегодня впервые с того момента он предложил тряхнуть стариной.

Не знаю в чем тут причина — но весь процесс быстро превратился в тягомотину, годную только на то, чтобы убить эту ночь. Я даже заключил пари сам с собой — станет ли тентаклевому монстру скучно настолько, что он прервет игру или позовет кого-нибудь из птенцов составить нам компанию, или он будет терпеть до утра. И проиграл по всем трем пунктам.

На протяжении всего процесса ласомбра даже не пытался изображать интерес, и вяло подавал требуемые реплики, периодически отвлекаясь на прочтение смсок. Не знаю, кто и что там ему писал — но ничего кроме тоскливой зевоты у него это тоже не вызывало. До поры.

Часа через три после начала игры, когда от скуки за сюжетом перестал следить и я, дроу Асканио безнадежно и бесцельно заплутал. Зевнув, ласомбра открыл очередное сообщение, и задумчиво произнес:

— Тут нас на карнавальное шествие в честь хэлловинской ночи, плавно переходящее в празднование дня всех святых приглашают. Не сходить ли нам всей стаей? По крайней мере там будет не скучно.

— Кто приглашает? — спросил я.

— Рекламная рассылка, — отмахнулся Асканио, и снова уставился в окно.

И тут я совершил фатальную ошибку. Заявив:

— По мне, это во первых подозрительно, а во вторых опасно.

И разумеется, добился ровно противоположного.

— Тремер, ты хочешь сказать, что в своем городе я не могу посетить карнавал потому, что для меня это слишком опасно? — тон Асканио стал обманчиво мягким.

— Монсеньор, я только хочу сказать, что, в о первых, это может быть и не рекламная рассылка, а , во вторых, даже если и так — на этом карнавале может быть тьма всякой нечисти, — сделал я еще одну попытку.

— Я сам нечисть и сам тьма, — рявкнул Асканио. Тени по углам зашевелились, становясь объемнее.

Эта демонстрация меня не напугала. Или почти не напугала. До тентаклевой стадии я его еще не довел, и доводить не собирался.

— Я это знаю, — в моем голосе звучало смирение всех монахов этого мира. — Но, раз так, может быть ваше темнейшество все-таки прочитает письмо? Писал же упырь, старался. Буковки каллиграфически вырисовывал.

— А ты, разумеется, уже сунул туда свой длинный нос? — снова рявкнул он, но уже, скорее, для острастки.

— Вы же сами сказали, чтобы я написал ответ. Но для того, чтобы написать, его нужно обдумать. Все слишком сложно для моих маленьких тремерских мозгов. — Я протянул ему конверт.

— Так, посмотрим, — ласомбра достал письмо, бегло пробежал глазами. Затем прочитал еще раз, уже внимательнее. И посмотрел на меня. — И что тебе об этом известно.

Заметьте, он даже не спросил, наводил ли я справки. Это подразумевалось. И если бы я этого не сделал — тогда бы дошло и до тентаклей.

— Разумеется, этот упырь — Захария Дженкинс, ну и имечко — утверждает, что кругом невиновен, камарилье информацию не сливал, и, конечно же, кровавую охоту на него объявили абсолютно несправедливо, А вот факты, до которых мне удалось дотянуться за эти две ночи, обвинение подтверждают. Либо, как вариант, это изощренная подстава, — я намеренно использовал современный жаргонизм, хотя знал, что он этого терпеть не может. Его приступ меланхолии еще до конца не прошел, и значит, тыканье палочкой было только к месту.

Асканио поморщился, но ничего не сказал. Что же, на этот случай у меня была припасена еще одна палочка, поострее.

— Письмо полно намеков на то, что обвинители, приехавшие, кстати, из Южной Америки, желали прежде всего заткнуть рот свидетелю их собственных прегрешений. А факты таковы, что, несмотря на то, что эта история произошла в Северной Америке, и обвинение выдвинуто местными шишками, его поддержал один из его мексиканских Епископов Тот самый, который по слухам активно вылизывает задницу нашему любимому Дону Диего.

Вид у тентаклевого монстра из скучающего стал заинтересованным. И я долил масла в огонь, зная, сколь сильно желал бы Асканио свалить вышеупомянутого архиепископа Лимы , и занять его место.

— Мало того, Диего послал своих паладинов на место происшествия. Чтобы лично задержать нарушителя и доставить ему. Но тому удалось ускользнуть. Интересно, не правда ли?

Это его проняло.

— Что-то еще?

— Пока нет, — ответил я, с облегчением наблюдая за тем, как он зажег свечи и принялся расхаживать из угла в угол. — Все остальное надо разузнавать очень тонко.

Хорошо, я займусь этим сам, — кивнул он, правильно истолковав мою многозначительную паузу. — Да, и вот еще что…. — и разговор перешел на обсуждение текущих проблем.

 

Всю следующую неделю Асканио был активен и деятелен. Видно, возможность подставить ножку Дону Диего, или, как минимум, его протеже, заставила его забыть о мрачных мыслях.

Ласомбра развил бурную деятельность, ночи напролет списываясь с кем-то и часами пропадал в саду, ведя бесконечные телефонные разговоры.

Большая часть этих хлопот прошли мимо меня. Разве что два раза он поручал мне курьерскую работу — отвезти письма адресатам и вернуться с ответами. Все остальное время мне приходилось заниматься текущими проблемами, которые, как назло, сыпались одна за другой.

За два дня до карнавала Асканио нашел меня в саду, куда я сбежал, чтобы передохнуть хоть немного, и осчастливил тем, что Захария Дженкинс, тоже будет на карнавале. Для того, чтобы встретиться, не привлекая нежелательного внимания.

День 31 октября я провел в городе. Есть у меня там одна квартирка специально для таких целей. А вечером, едва проснувшись, надел заранее приготовленный костюм и пошел условленному месту встречи. Поджидать остальных да наблюдать за веселящейся публикой — не мелькнет ли где светлая каинитская аура.

Тогда то я и увидел нашего гостя. Как и было обговорено, он был в костюме тролля — зеленом, плюшевом, с комически торчащими пластиковыми клыками. Ничего подозрительного не делал, сидел за столиком в летнем кафе, и на фоне веселящихся смертных казался воплощением меланхолии.

Заметив меня, он обернулся, демонстративно осмотрел мой наряд, хихикнул и показал мне оттопыренный большой палец. Это гнусное хихиканье отчего-то меня взбесило. Тоже мне, критик нашелся. Может быть вид у меня в поролоновом костюме морковки и дурацкий — но Асканио купил именно его, некстати вспомнив о том, что кроме всего прочего я еще и его шут.

Обойдя кафе по широкому кругу, я смотрел на развеселых гуляк в карнавальных костюмах, которых, казалось, с каждой минутой становилось все больше, и думал о том, имеет ли смысл делать более широкий обход. Но потому чувство долга победило, и я прошел вдоль по улице, заглядывая во все переулки.

В конечном итоге это и спасло всю операцию. Потому что паладинов дона Диего я заметил до того, как они заметили меня. И то сказать — в своих современных нарядах они порядочно выделялись из разряженной в самые невообразимые костюмы толпы.

Сладкая парочка целеустремленно направлялась в сторону кафе, за столиком которого в одиночестве скучал наш гость, двигаясь с максимально возможной в условиях карнавального шествия скоростью.

Такого поворота событий я не ожидал. И, развернувшись, поспешил назад, немилосердно расталкивая гуляющих смертных и иногда срываясь на бег.

Захария сидел на том же месте, задумчиво глядя в чашку.

• За тобой погоня, — крикнул я ему, махнув рукой назад, в сторону паладинов.

Я боялся, что он не поймет сразу, или не захочет слушаться незнакомого и потенциально опасного сородича, начнет спорить и переспрашивать, теряя драгоценные секунды. Но наш гость все понял. Рывком поднялся, чуть не опрокинув стул, подбежал ко мне.

— Шапку сними, — на ломаном испанском сказал он, когда мы свернули за угол. Я не понял сначала, о чем идет речь. Не до шапок мне было. Переулок впереди был почти пуст — и надо было успеть добежать до соседнего проспекта, выбранного местом карнавального шествия, и затеряться в толпе, понадеявшись на то, что паладины не станут применять свои способности в такой толпе смертных. А потом попробовать оторваться, затерявшись в местных кривых переулках, которые я прекрасно изучил за долгие годы.

И тогда этот упырь просто протянул руку, стащил с моей головы нелепую карнавальную шапочку с торчащей во все стороны «ботвой» из поролона и проволоки, отшвырнул прочь.

И невольно отшатнулся, увидев Зверя в моих глазах и оскаленные клыки.

— Не делай так никогда, — прошипел я через секунду, борясь с желанием остановиться, подобрать шапку и снова надеть. Показывать паладинам свое лицо, демонстрируя, таким образом, явное участие инквизиторской стаи в творящемся беспределе, в мои планы не входило.

— Не буду, — послушно согласился он, с явным облегчением увидев, что выпускать Зверя я не собираюсь. И добавил, уже не столь покорно:

— Эти зеленые перья были слишком заметны. Каковы наши дальнейшие планы?

— Не попасться, — рявкнул я на бегу, с удовольствием почувствовав, что поролоновая юбка не выдержала и разорвалась до бедер. Бежать сразу же стало легче.

— А потом?

— Смешаться с карнавалом, отзвониться Асканио, довести тебя до безопасного убежища, дождаться ласомбр — а дальше разбирайтесь сами.

— Почему бы тебе не позвонить ему на бегу?

— Почему бы тебе не заткнуться? — я не стал признаваться, что орудие пыток для старых упырей, в просторечии называемое телефоном, освоил далеко не полностью.

Грубость подействовала. Минуты на три — не больше.

— Они не отстают! — шепнул он, когда мы свернули в очередной переулок. — Быстрее. Давай свернем во дворы!

— Чтобы нас размазали по стеночке?

— Ты же паладин!

— Они тоже, — ответил я, с удивлением заметив, что этот нелепый упырь начинает мне даже нравиться. Присутствие использует паршивец, не иначе. Ничего, мы тоже так умеем. Поддавшись глупому порыву, я тут же применил Благоговение.

— Ты драться умеешь? — спросил я еще через пять минут и три переулка.

• Немного. Не думаю, чтобы у меня был шанс.

Я скептически посмотрел на него. И свернул в едва приметную щель между двумя заборами.

Протискиваться пришлось боком, сняв остатки костюма — слишком узким был зазор.

Метров через пять я протянул Захарии оранжевую тряпочку, в которую превратилась моя поролоновая морковка, и отодвинул одну из досок.

-Прошу!

Мой спутник не отличался крепостью телосложения, и протиснулся без труда. Мне же опять пришлось постараться.

• Куда дальше? — шепотом спросил он, пока я прилаживал доску на место.

Я приложил палец к губам. Не хватало еще переполошить обитателей этого дворика, которые, судя по светящимся окнам, проводили эту ночь у телевизора.

Мы прокрались мимо забора, пригнувшись, проползли под освещенными окнами, свернули за угол, пробежали несколько метров и оказались у приземистого деревянного сарая.

Захария снова хотел что- то сказать, но я снова приложил палец к губам. Еще раз свернул — теперь уже за сарай, и, убедившись, что из окон дома нас не увидеть ни при каком раскладе, прислонился к некрашеным занозистым доскам и принялся набирать смс Асканио.

Наш гость встал напротив меня, с интересом огляделся и принялся отряхивать свой костюм, безнадежно испачканный глиной, смолой и еще чем-то неподдающимся опознанию.

Я время от времени поглядывал на него, возясь с телефоном. Возбуждение погони схлынуло, и я вдруг осознал, что остался один на один с незнакомым вампиром. Можете называть меня трусом — но от подобного соседства мне всегда бывает неуютно. Любой отдельно взятый упырь — это неуравновешенное существо с нестабильной психикой, склонное к беспричинной агрессии и резким перепадам настроения — в этом меня никто и ничто не переубедит.

Несмотря на то, что единственный вампир в радиусе видимости до сих пор не подтверждал этого мнения, его внешняя безобидность меня не убеждала. Знаю я это миролюбие… сам такой. И с каждым прожитым десятилетием поддерживать это впечатление все сложнее.

Объект этих размышлений заметил мое внимание, и улыбнулся.

— Куда дальше? — снова повторил он.

Я пожал плечами, показывая на телефон — ждем, мол, инструкций. И почти сразу же раздался писк пришедшей смски.

Указания были просты — выждать минут пять, затем, убедившись, что погоня отстала, отвести нашего гостя к заброшенной бане, находящейся в трех кварталах от нас.

Я показал Захарии экран телефона с текстом. Тот прочел и кивнул — понял, мол, веди.

За сараем нас поджидал сюрприз. Покосившийся забор из трухлявого штакетника, заменили на новенький, бетонный, почти двухметровой вышины.

— Пойдем в обход, — принял я решение. Чем штурмовать гладкую плиту, куда проще залезть на крышу сарая и спрыгнуть в соседний двор. Там я никогда не был — но какая, по сути, разница? Даже если застанут нас хозяева — извинимся и выйдем к пустырю.

Однако нас никто не встретил. Двор, насколько мы видели с крыши сарая, был темен и пуст. Также темны были и окна дома и хозяйственных построек.

— Мне тут не нравится, — тихонько сказал Захария. И зябко обхватил себя руками.

Я посмотрел вниз. Двор как двор. Захламленный, изрытый, неухоженный — но явно пустой.

— Можешь вернуться и помахать ручкой паладинам дона Диего, — предложил я. — Думаю их это утешит.

Он поморщился и ничего не ответил. А когда я спрыгнул вниз, последовал за мной.

Мы приземлились на кучу какого-то мелкого мусора, в беспорядке наваленного у стены. Вблизи поместье производило еще более отталкивающее впечатление. У меня появилось странное, иррациональное ощущение, что мы оказались на дне глубокого оврага. Темного, сырого, с непременным чудовищем, затаившимся в его глубине.

— Ну и местечко, — сказал Захария нарочито беззаботным тоном. — Тут только фильмы ужасов снимать.

— Боишься, цыпа? — на самом деле я был с ним согласен. — Не трусь, все, что нам надо сделать — это пробежать стометровку вон до того забора.

— Кто ж тут живет-то, — пробормотал мой спутник и снова поежился.

— Не знаю и знать, если честно, не хочу, — ответил я, покривив душой. И осторожно пошел вдоль стены.

Сверху казалось, что во дворе никого не было, но теперь я не смог бы сказать то же самое с полной уверенностью. Казалось, что неестественно гулкое шуршание мусора под моими ногами эхом отражается от бесчисленного хлама, и пустое поместье откликается гулким эхом.

Захария присвистнул.

— Ну и местечко, — пробормотал он по английски. — Очень атмосферное.

Обернувшись я с неудовольствием заметил, что он до сих пор стоял и глазел по сторонам, не сделав ни шагу.

— Ты идешь или нет?- спросил я злым шепотом.

— Сейчас, — он нехотя сделал пару шагов. — Неужели тебе самому не любопытно, что тут происходит?

— Мое дело — отвести тебя к Асканио. Потом можешь вернуться, если хочешь. — Мне сильно захотелось забить ему кол в сердце и взвалить на плечо.

Эти слова подействовали. Он с видимой неохотой пошел вперед, вертя головой по сторонам.

— Наверное тут полно крыс, — пробормотал я, с тревогой заметив, что шорохи и шелестение стали громче. И побежал вдоль стены, обросшей неприятного вида мхом, походим на клочья волокнистой пакли. В конце концов, нянькой я ни к кому не нанимался.

Из-за туч выглянула луна, бросая странные, словно отраженные от воды блики на стены. К моим ногам легла лунная дорожка, ведущая наискось к ржавому грузовику без колес. В стеклах дома кривлялись причудливые отражения.

И мне подумалось — а что, если на самом деле пустота этого поместья — всего лишь приманка для нежданных гостей. А настоящее чудовище сидит в доме. Или еще хуже — дом и есть чудовище.

Я невольно попятился, а потом побежал, и уже почти достиг забора, когда услышал позади громкий треск досок и шум обваливающейся земли. И это стало последней каплей. Дав волю своему Зверю, я погрузился в беспамятство, и пришел в себя только по другую сторону забора, на заброшенной стройке.

Захарии рядом не было.

— Богдан, — услышал я его голос из-за забора. — помоги. Я, кажется, очень неудачно провалился.

Ну что тут было сказать? Проклиная все на свете, я крикнул, уже не заботясь о секретности:

— Так вылезай и беги ко мне. Я жду.

— Не могу, — последовал ответ. — тут глубоко, не выпрыгнуть. Стены осыпаются.

— Как ты только умудрился — спросил я. И с ужасом осознал, что последние события начинают потихоньку блекнуть в моей памяти. Словно эта пугающая пробежка мне приснилась, и сейчас этот сон забывался, как бывает после пробуждения.

— Мы же спрыгнули с крыши сарая, — уверенности в моем голосе не было.

— Вернись и помоги мне выбраться, — в его голосе было что-то, что напомнило мне Асканио.

На мгновения я задумался, не было ли это ловушкой. Но потом все же залез на забор.

И вспомнил.

— Ты где? — спускаться почему-то не хотелось.

— В подземелье. Свалился. Тут пауки и страшно.

Решившись, я спрыгнул с забора и решительно пошел на голос, стараясь не обращать внимания на блики и шорохи.

— Как ты думаешь, где сейчас хозяева этого места? — вещал тем временем Захария. — Может они пауки, и ждут, пока ты спустишься ко мне? Чтобы съесть обоих?

— Тремеры ядовитые, — буркнул я свою всегдашнюю присказку. — Заткнись, или я брошу тебя тут. Пусть Асканио сам достает тебя тентаклями.

— При чем тут тремеры? — в его голосе прозвучали опасные нотки.

— Не при чем. К слову пришлись. — я уже ругал себя за эту оговорку.

Выйдя на середину двора, я огляделся. Никаких следов ямы или провала не было.

— Где ты провалился?

— В сарае. Там дверь хлопала на ветру. Я вошел, а там была яма. Найди веревку, а то тут глубоко. Какая-то крысиная нора с ответвлениями.

— Прибить тебя мало, — мне снова захотелось бросить все и уйти. — Где ее искать, спрашивается?

И не дожидаясь ответа, направился к сараю, глядя по сторонам. Можно было бы вырастить ротанг и спустить ему — но это совсем на крайний случай. Демонстрировать знание тауматургии я уж точно не собирался. Не говоря уже о том, что низшая магия могла бы растревожить это проклятое место — и что тогда будет с нами?

Вблизи это место казалось еще более отвратительным. Серые от пыли и паутины стены были исписаны вдоль и поперек — и смысла в этих надписях я не видел. И не хотел видеть, если честно. Слыхал я о книгах, которые подчиняют своей воле читателей. Отвернувшись, я подошел к куче разного хлама, брезгливо поковырял носком сапога драную ветошь, набросанную на остов какой-то деревянной конструкции. И отпрыгнул в испуге, услышав тихое шуршание, шедшее из глубины кучи.

Больше я не колебался. Лучше рискнуть, применив магию, чем растревожить поисками это проклятое место. Стараясь не обращать внимания на шорохи и эхо, я подошел к сараю. Заглянул внутрь.

Там было относительно чисто. Пол был устлан соломой, остро пахнущей тленом, мышами и еще чем-то пряным. На стенах висели индейские маски и какие-то соломенные поделки. На полу стояло несколько прялок, принадлежащих разным странам и эпохам. А к дальней стене прислонился огромный котел, тускло отсвечивающий старой бронзой.

Кажется, на нем была гравировка или что-то подобное — как я не напрягал зрение, разглядеть не мог. В этом проклятом месте что-то странное творилось со светом. Казалось, металл отблескивал в отраженном лунном свете — хотя откуда бы ему взяться в закрытом сарае.

И я понял, что о такой штуке мечтал большую часть своей нежизни. По крайней мере с того момента, как научился варить кровь смертных с кровью земли.

— Чего притих? — поинтересовался я, нагнувшись в яму.

— Страшно, -нарочито беззаботным тоном ответил Захария. — ты бы поторопился. Тут что-то странное творится..

— Вот чтоб ты понимал в странном, — ответил я, и вышел за дверь. — Я сейчас спущу вниз лиану. Цепляйся за нее, вылезай и беги. И без фокусов на этот раз.

— Да уж побольше тебя! — негодующе ответил Захария, но я уже не слушал. Достал из кармана семечко ротанга — я старался не выходить из поместья без запаса полезных семян, положил на землю. И потянулся к нему волей, заставляя раскрыться и прорасти. В это момент во всем мире для меня существовала только эта лиана — все остальное стало несущественным.

Дождавшись, пока зеленые стебли достигнут достаточной длинны, я снова сосредоточился, подчиняя их, делая продолжением собственного тела. А когда контроль стал полным, потянулся к котлу.

Ротанг послушно заскользил в нужном направлении, обвился вокруг котла, как живая зеленая змея. Осторожно, стараясь, чтобы лиана не соскользнула, потащил к себе.

Котел накренился и перевернулся, жалобно звякнув. Этот звук тут же эхом отразился от стен, дробясь многочисленными повторами, но мне было уже все равно. И лишь когда котел оказался у моих ног, я прервал заклинание. Сбросил обвисшую лиану в дыру, схватил котел — он оказался неожиданно большим, и нести его было неудобно — и побежал прочь. Надеясь, что Захария сумеет выбраться и на этот раз не станет заниматься изучением окрестностей.

Двор встретил меня шорохами, хлопаньем и крысиным писком, но я крепко прижал к себе добычу и бросился бежать так, словно на пятки мне наседала стая разъяренных оборотней. Добравшись до забора, перебросил котел перелез сам,и, подобрав добычу, бросился наутек.

Захария догнал меня уже у стройки.

— Мародер, — сказал он, и в его голосе негодование мешалось с восхищением.

— Ты о чем? — возмущенно спросил я, и остановился, все еще обнимаю большой котел из полированной бронзы. Что-то странное было связано с ним… что-то, чего я никак не мог вспомнить, как не пытался.

— Бравый парень, — продолжил Захария. — Спасся сам, спас меня, да еще и трофей прихватил. Уважаю.

— Ты, наверное, будешь смеяться, — повернулся я к нему, — но я в упор не понимаю, как эта штука оказалась в моих руках. Вот честное слово.

— Честное тремерское?

— Честное каитиффское.

— Вот скажи мне еще, что ты каитифф.

— Ви таки будете смеяться — он самый. Малкавских кровей, по непроверенным данным… и осекся, услышав веселый смех.

— Малкавиан здесь я. А ты тремер.

— Я каитифф, потому что отказался от клана, — буркнул я. — Не желаю ничего общего иметь с этими уродами. Они и так портят мне достаточно крови самим своим существованием. И я жажду объяснений.

— Это ты о чем?

— О котле, — рявкнул я.

— Ну, я полагаю, ты украл его в том милом сарайчике?

— Где? Малк, я тебя не понимаю.

— Ну как же. Мы бежали от паладинов, помнишь? Потом протиснулись в какой то крысиный лаз между заборами. Ты порвал свой костюм — кстати, я оставил его в той яме, паукам на память. Несправедливо было бы, если бы мы взяли что-то, не расплатившись.

— Лаз помню. И двор помню. Со свежим забором. А потом — ничего. Только как я бегу с котлом в обнимку.

— Ну да, двор, — терпеливо продолжил он. — Жутенький такой. Воистину хэллоуинский. А потом я еще провалился в яму. А ты вернулся за мной. Вспоминаешь?

Я молча помотал головой.

— Что-то вертится на грани сознания. Словно пытаюсь вспомнить сон, а он не дается.

Он задумался.

— Может быть духи Хэллоуина послали нам этот дворик? Ну, чтобы компенсировать пропущенный карнавал. Ты стырил у них предмет антуража, они разгневались, и решили, что мелким воришкам помнить все не обязательно?

И испуганно умолк, заслышав торопливый звук шагов.

— О чем речь? — с интересом спросил Асканио, выходя к нам навстречу из за строительной будочки. — Богдан, почему ты без костюма? И что это за котел?

— Он не помнит, — ответил Захария. — сейчас объясню.

И он начал свой рассказ, большую часть которого я не помнил. Вертелось на грани сознания что-то, не дающее списать все странности на богатое малкавианское воображение — но подробности ускользали.

— Вот что, — сказал я, когда Захария закончил говорить. И невольно перебив Асканио, умолк.

— Говори уже, — махнул рукой ласомбра.

— Я вам тут все равно не слишком нужен. Разве что для массовости. Так что если я сейчас быстренько сбегаю назад и проверю, существует ли этот двор и этот сарай на самом деле? А то как-то странно получается.

— Ступай, — разрешил Асканио.

— Только вот еще что, — меня вдруг осенило, — не найдется ли у кого-нибудь из вас листочка бумаги и ручки? Чтобы я мог записать увиденное? А то вдруг опять забуду.

Порывшись в карманах, Захария достал записную книжку и карандаш. Вырвал несколько листов и протянул мне вместе с карандашом.

— Держи. Ради такого не жалко. И котел прихвати.

— Обойдутся! — и я поспешил назад.

Нужный забор пришлось искать по нашим следам в пыли. Потому что все произошедшее я вспомнил, только оказавшись в том самом волшебном дворике. Казалось, что магия не разбудила ничего страшного — но проверять не хотелось. Усевшись у забора, я быстро записал все, что смог вспомнить, и также быстро вернулся назад.

С той ночи прошло уже больше недели. Асканио и Захария обо всем договорились — по крайней мере все обвинения с последнего сняты. Весьма недовольный этим дон Диего собирается лично приехать к нам в город — проверить обстановку. А котел стоит на моем чердаке. Пока никто и ничто за ним не явилось.