Мистеру Элджернону Блэквуду, Виллоу-стрит 13, Бостон, штат Массачусетс 

 

Дорогой Элджернон,

Прошла уже неделя с момента моего прибытия в Фольмаут. Все необходимые меры по моему устройству здесь осуществлены, и я склонен считать свое положение в городе надежным, невзирая на его малонаселенность и общее недоверие к чужакам. Немногочисленные жители Фольмаута испытывают крайние трудности – рыбный промысел, составляющий основной источник дохода для большинства горожан, ныне не в состоянии обеспечить им даже скудного пропитания. Большинство судов даже не выходит в море, а перерабатывающий завод вот уже несколько месяцев полностью остановил производство.

Полагаю, и в лучшие времена, община эта представляла собой жалкое зрелище. В чертах каждого второго я вижу явные признаки вырождения: рыхлая, землистого цвета кожа, слабые, тонике кости, повсеместные затруднения с дыханием. Глаза почти у всех, не зависимо от возраста – водянистые и светло-голубые, настолько, что временами трудно различить границу радужки и белка. Добавьте к этому крайнюю степень религиозности (большинство горожан – пуритане) – и вы поймете, какое настроение царит сейчас в Фольмауте.

В подобных обстоятельствах привычное для нас с вами существование вести крайне затруднительно – от того мне и понадобилось столько времени на простые, казалось бы, хлопоты по обустройству. Прежде всего, неожиданно сложным оказалось арендовать отдельный дом – похоже, в городе совершенно нет домовладельцев и каждый житель обитает в лачуге, выстроенной собственными силами или доставшейся по наследству. При этом целые кварталы здесь стоят заброшенные – причиной тому тот самый упадок, о котором я упоминал выше. В конечном итоге я счел за лучшее занять один из покинутых домов – выбрав тихий уголок на набережной, где обитают лишь пара одиноких стариков, доживающих свой век в нужде и лишениях. Дом, выбранный мной, ранее видимо принадлежал зажиточной семье – он построен куда добротнее остальных и имеет обширный подвал. Я приобрел в бакалейной лавке навесной замок и теперь чувствую себя в сравнительной безопасности.

Отдельно хочу сказать о делах, которые вы поручили мне. Даже поверхностные наблюдения позволяют мне уверенно утверждать, что в этом городе нет ни одного собрата. Очевидной причиной этому кажется удаленность Фольмаута от других городов и общая деградация его жителей. Едва ли уважающий себя сородич решит обосноваться здесь. Я нахожу это весьма удачным, хоть и не намерен становиться даже на малую толику менее осторожным, поскольку те же наблюдения укрепляют мою уверенность в том, что предположения ваши относительно Фольмаута целиком оправданы.

Теперь, когда необходимая рутина исполнена, я приложу все усилия для исполнения возложенных на меня поручений. Обязуюсь писать вам так часто, как только это возможно.

За сим остаюсь навеки предан Вам,
Август Уильям Дерлет
Написано 24 октября 1932 года.

Блэквуд неторопливо отложил письмо, осторожно разгладив его ладонью, прижимая к бордовому бархату стола. От даты, указанной в письме прошло уже пять дней, и ни разу более Дерлет не дал о себе знать: посланное Блэквудом письмо осталось без ответа, не вернулся и отправленный в Фольмаут слуга.

Август был самым молодым из потомков Блэквуда, но именно на него Элджернон возлагал наибольшие надежды, воспитывая в том преданность основанную не на крови, но на глубинном понимании и общности воззрений. Утрата такого потомка была серьезным ударом – и серьезной угрозой, от кого бы она не исходила.

Дерлет ошибался – в Фольмауте кроме него присутствовал как минимум один сородич. Хорошо спрятанная, в городе существовала часовня Тремир, правда тамошний регент, Брайан Лэмли, еще не успел обзавестись учениками. С этой личности стоит начать расследование: даже если Лэмли не причастен к исчезновению Августа, он может что-то знать о нем. Тремиры всегда знают больше прочих в Камарилле. Даже больше носферату, какие бы слухи не ходили о последних.

Интерес магосов к Фольмауту стал для Элджернона крайне неприятным сюрпризом. Он допускал, что это захудалый городок не сможет долго оставаться вне поля их зрения, но рассчитывал, что оборона Бостона будет требовать от тремир слишком много внимания, чтобы тратить его на что-либо еще.

Блэквуд еще раз пробежал глазами письмо потомка. Да, пожалуй, отпускать его так далеко от себя было… преждевременно. Раньше Блэквуду казалось, что обстоятельства явно требуют этого, но теперь, по прошествии месяцев, он вынужден был признаться себе, что ожидание было бы допустимо. Равно как и полное пренебрежение данным вопросом.

Допустимо в тех обстоятельствах. Но не допустимо сейчас. Ситуация требовала личного вмешательства.

Для смертных Элджернон Блэквуд вел уединенную жизнь книгочея-затворника, никогда не покидавшего свой родовой особняк на южной окраине Бостона. Он не устраивал приемов, но вел оживленную переписку со многими университетами, библиотеками и частными лицами, многие из которых были признанными учеными и исследователями, а иные – не менее известными эзотериками и мистиками. Бостонцы считали Блэквуда странным и любили о нем судачить. Многие хвастались тем, что бывали у него дома и даже удостаивались встречи, но в большинстве своем такие заявления были не более чем вымыслом. Те же, кто действительно бывал приглашен, предпочитали не раскрывать подробностей своего визита – тем более что Элджернон редко приглашал кого-то повторно.

Для каинитского же сообщества Блэквуд был не более чем простым смертным – эксцентричным отшельником с немногими потребностями, замкнутым и чуждым большинству сфер, в которые проникало Ночное Братство. Возможно, кто-то и захотел бы встретиться с ним, а возможно даже – обратить, но в тогдашних условиях это было бы пустой тратой времени и сил. За право владения Бостоном неустанно сражались Шабаш и Камарилла, и борьба эта оставляла мало времени на то, что находилось вне ее. Едва ли хоть один из братьев по обе стороны баррикад мог предположить, что в этом же городе находится кровь, о которой не все из них слышали даже в легендах. В то же время сам Блэквуд пристально следил за каждым шагом, который совершался вампирами по бостонской земле. Сплетенная им сеть позволяла манипулировать ночным городом подобно тому, как кукловод управляет марионеткой. Блэквуд десятилетиями не покидал своего убежища, имитируя старение, смерть и наследование – одна вымышленная личность сменяла другую, не давая зародится даже малейшим подозрениям. Затворник сменил путешественника, который, в свою очередь, пришел на замену фанатику-аскету. Цепочка странных личностей, маски которых примерял Элджернон терялась в веках.

Паук весьма неохотно покидал свою паутину и с каждым прошедшим столетием делал это все реже.

* * *

В Фольмауте была своя железнодорожная станция, откуда раньше уходили составы с рыбой, добываемой и перерабатываемой в городке. Сейчас, когда вся Америка разом осталась без работы и средств к существованию, фабрика Фольмаута встала и товарняки прекратили свое, казавшееся бесконечным, движение. Теперь через город проходил единственный пассажирский поезд – около одиннадцати вечера, останавливаясь не больше чем на минуту. Им воспользовался Дерлет, его же намеревался использовать и сам Блэквуд.

Тридцатого октября он ступил на перрон, обшитый потемневшими от гнили досками. Станция – унылое приземистое строение, с обветшавшей, прохудившейся крышей, встретила его слабым огоньком одинокой свечи, светившей сквозь мутное стекло в будке смотрителя. Было облачно, и сырая темнота казалась совершенно непроглядной, точно плотная ткань, которой обтянули все вокруг. С моря дул порывистый ветер – трое или четверо пассажиров, сошедших вместе с Блэквудом, пригибались и закрывали лица. Подняв воротник плаща и поправив перчатки, Элджернон двинулся за ними, справедливо полагая, что выйдет к центру города, где сможет сориентироваться. У него с собой была карта, выписанная в Бостонской Публичной Библиотеке. Увы, она была датирована 1894-м годом – в прилагаемой записке библиотекарь заверил, что более новой карты так и не было составлено.

Брайан Лэмли в качестве прикрытия для своей часовни избрал аптеку. Ее целиком содержали слуги, так что сам тремир без труда мог избавить себя от любых контактов со смертными (и бессмертными, буде таковые окажутся). Едва ли он ожидал гостей – и это обеспечивало Блэквуду определенное преимущество.

Ночной город являл собой исполненное уныния зрелище. Всюду видны были знаки запустения и разложения: покосившиеся дома с чернеющими провалами окон, высохшие от болезней деревья, чьи извивающиеся стволы напоминали ужасные щупальца, разбитые, полные грязи и мусора, мостовые. Редкие прохожие были сутулы, передвигались шаркающей походкой и дышали сипло и часто, словно через влажную марлю. Казалось, что над местом этим довлеет некая темная сила, постепенно приводящая все здесь к упадку и разрушению. Увы, но в этом не было ничего мистического – подобную картину можно было наблюдать в любом заштатном городишке Новой Англии. Великая Депрессия, целиком захлестнувшая страну, оставила этот страшный отпечаток, а не темная сила. Тьма, одной из частиц которой был и Блэквуд, избирала пути более изощренные.

«Фармацевтический магазин Леммана» — вывеска эта выделялась на фоне прочих новизной и яркостью красок. Закрепленная над резными дубовыми дверями, она единственная была освещена несколькими неоновыми лампами.

Поддавшись осторожному прикосновению, дверь открылась. В торговом зале горел одинокий электрический светильник, освещая пространство над прилавком. В неярком свете его проступали следы сильного беспорядка: многие витрины были перевернуты и разбиты, стулья – сломаны, а из-за стойки с кассовым аппаратом видна была человеческая рука, безвольно лежащая на полу. Темные линии расчерчивали её, подобно пролитым чернилам. Ноздрей коснулся запах свежей крови. Оставив чемодан у входа, Элджернон спокойно расстегнул пуговицы плаща. Пистолета у него не было – вампир не признавал этого оружия, находя его излишне новомодным. Предпочтение отдавал клинкам, один из которых аккуратно закреплен был подмышкой в гладких черных ножнах. Вороненое лезвие восьми дюймов длиной в любой момент готово было оказаться в руках хозяина – хотя и не было самым страшным его оружием.

Мужчина за стойкой был мертв – сокрушающий удар проломил ему череп, оставив во лбу страшную рану. Кто бы не нанес удар, силой он обладал выдающейся, если не сказать — необычайной.

Дверь за стойкой была приоткрыта, являя собой схожую картину разрушений и развернувшейся борьбы. Похоже, нападающих встречали двое: тот, что лежал за стойкой был убит мгновенно, второй же вступил в схватку. Тремирского гуля не удалось остановить тихо – в отчаянной борьбе дерущиеся перевернули и сломали практически все в обеих комнатах. Нападавших было трое – это и решило исход боя. Второй гуль, покрытый множеством ужасных ран, лежал на полу, широко раскинув руки. В углу, прислоненный к стене, расположился и один из его противников – массивный мужчина лет сорока, с большим животом, крепкими мозолистыми руками и посеревшим, обвисшим лицом. Из груди его торчал обломок доски, с невероятной яростью вбитый между ребер. Похоже, несчастному пробило легкое – подбородок и грудь его были залиты потемневшей кровью, хлынувшей изо рта и носа.

Один из шкафов, закрывавший тайный проход, был опрокинут. За ним скрывался узкий колодец, ведущий куда-то вниз. В дальнюю его стенку были встроены железные скобы лестницы. Блэквуд подошел к нему, прислушался. Снизу доносилась какая-то возня, о чем-то спорили приглушенные голоса. Слов разобрать не было возможности, но в тоне говоривших читалась крайняя степень возбуждения. Пользуясь лестницей, Элджернон не спеша опустился на дно колодца, где обнаружил массивную железную дверь, широко раскрытую. За ней начинался слабо освещенный коридор, завершаясь еще одной такой же дверью, так же приоткрытой. Голоса доносились из-за нее. Не таясь, Блэквуд прошел к ней и решительным жестом распахнул.

Двое мужчин в рваной одежде и кровоподтеках, изумленно уставились на него. Крупнотелые, высокие, они стояли над уложенным на пол телом. В руках одного был молоток на короткой ручке, обильно измазанный кровью, другой сжимал длинный нож, из тех, которыми разделывают крупную рыбу. Лица обоих были опухшими, щеки обвисали, словно у бульдогов, а глаза прятались под нависшими бровями.

— Ты кто? – хрипло спросил один из них. В глазах его явственно читалась злоба.

— Нападение на часовню тремир – примечательное событие, — спокойно произнес Блэквуд. — Достаточно примечательное, чтобы лично поприветствовать его участников.

Он узнал лежащего – это был сам Лэмли, пока еще живой – из груди его на три дюйма торчал грубо вырезанный кол. Удар был мастерский – сердце каинита пробили первым же ударом.

— Еще вампир? – оскалился тот, что держал нож. – Режь его!

Одновременно с его словами за спинами мужчин вдруг материализовалась еще одна фигура. Если бы они могли видеть её, то поразились бы – это была точная копия Блэквуда, все еще стоявшего перед ними. Вскинув зажатый в руке нож, он вогнал его между шеей и черепом одного из нападавших. Вороненое лезвие вошло в плоть легко, словно в плодовую мякоть. Второй обернулся, пораженный увиденным, но теперь в движение пришел уже старый Блэквуд, выхватывая клинок широким жестом, перешедшим в рубящий удар. Лезвие спороло мужчине горло, рассеченная артерия брызнула алой кровью. «Старый» Блэквуд замер и исчез, а новый подхватил падающего подмышки. Лицо его вытянулось, черты стали резкими, а глаза сверкнули голодным огнем. Припав к рассеченной шее умирающего, он долго и жадно пил. Наконец, когда жертва его опустела, Блэквуд оставил ее. Подбородок и щеки его сильно испачкались, кровь была и на руках. С выражением брезгливости он извлек из кармана платок и вытерся. Только после этого, он склонился над парализованным Лэмли.

— Немногого ты стоишь, — сказал он безразлично. – Если ни слуги твои, ни ты сам, не смогли их остановить. Я освобожу тебя, но помни – ты в моих руках.

В глазах магоса, единственном, что сохранило подвижность, читался ужас. Блэквуд, присев над телом, одним движением вырвал кол. Темная, густая кровь, пульсируя, потекла из раны.

— К-кто ты?.. – голос Лэмли дрожал от слабости и страха. Элджернон покачал головой:

— Не спрашивай. Спрашиваешь – не ты. Кто это? – он взглядом указал на трупы. Одну ладонь он положил на грудь магосу, не давая тому подняться.

— Не знаю, — ощущая неимоверную тяжесть руки вампира, просипел тот. Блэвкуд покачал головой.

— Ложь. Я вкусил от одного из них. В нем – влага собратьев, и тебе это известно. Кто они?

— Я не знаю, — тремир замотал головой, зубы его стучали. Сейчас он боролся с двумя врагами: каинитом, допрашивавшим его, и собственным зверем, силившимся освободится и бежать – как можно дальше.

Блэквуд приподнял бровь.

— О, неужели? Отчего же они решили напасть на тебя? Чем ты помешал их хозяину?

Тремир оскалился, выпустив клыки, но затем вдруг обмяк, глядя прямо в глаза Элджернону.

— Отпусти меня, — глухо потребовал он. Чужая воля коснулась мыслей Блэквуда, но тут же отпрянула. Так одергивают руку, случайно коснувшись раскаленного железа. Ужас вновь захлестнул магоса.

— Глупая шутка, Лэмли, — покачал головой Элджернон. В голосе его по-прежнему не звучало никаких эмоций. – Если будет следующая, я выгрызу тебе глаз. Или оба. Отвечай.

Собственное имя в устах врага стало последним ударом – сломленный и испуганный, магос начал говорить.

— Эти гули… — повернув голову набок забормотал он. – Я не знаю, кому они служат. Вначале я полагал, что это некий культ, низшая магия. Но потом, когда удалось заполучить одного из них, их истинная природа открылась мне. Их питает сильная кровь, старая. Никогда, никогда еще я не пробовал такой мощной крови… Я испугался…

— Что за культ? – оборвал его Блэквуд. – Как ты узнал о нем?

Тремир дернул головой, отворачиваясь от разлившейся рядом кровавой лужи. Язык его беспокойно облизывал бледные губы.

— Культ… Язычники, демонопоклонники… Они поклоняются морскому божеству, которое зовут Бездна. Они приносят ему жертвы – людей и каинитов…

— Каинитов? – Блэквуд наклонился ближе к лицу Лэмли. Глаза того бегали, неспособные задержаться на одном месте дольше мгновения. Безумие подступало к нему, и все труднее было сдерживать его волны.

— Каинитов. Тут был один – сильный, но неосторожный. Он искал этот культ, пытался проникнуть в его тайну. Его поймал так же, как меня.

— Где он? – даже сейчас, когда разговор напрямую затронул его потомка, Элджернон никак не проявил своих чувств, словно их не было у него вовсе. Холодный, словно мраморное изваяние, он неотрывно смотрел на Лэмли.

— Мне удалось проникнуть в их храм… Он в подвале… в подвале фабрики. Там тексты… язык мне неизвестен… но было кое-что на латыни… Там же, они держали пленника. Его почти обескровили, кормили крысами и кошками, связанного и распятого… Серебряные гвозди в руки и стопы… Живот вскрыт…

— Почему не убили?

Магоса била крупная дрожь, глаза то и дело закатывались. Зверь бесновался в клетке из плоти, готовый порвать сдерживавшие его путы.

— Ждут. Они ждут часа. Самайн…

— Зачем?

— Не знаю… Я не успел… Они пришли сразу… Я…

Блэквуд поднял лежащий рядом нож. Лезвие его было узким и длинным, почти прямым, лишь слегка загибаясь к острию. Гуль, видимо, успел отереть его – крови на клинке почти не было. Лэмли, заметив этот жест, зашипел, точно змея, с невероятной силой рванувшись вперед, к противнику…

Минуту спустя Блэквуд не спеша осмотрел часовню, обнаружив письмо, которое магос написал, но не успел отправить. Оказалось, что Лэмли, даже под угрозой окончательной смерти не был откровенен. Убористые, аккуратные строки открыли Элджернону несколько больше, чем сбивчивые речи тремира.

 

Мой лорд!

Спешу сообщить вам новости чрезвычайной важности. Если позволено будет напомнить, некоторое время назад я писал вам о странном культе морепоклонников, тайно существующем в Фольмауте. Исследуя деятельность этого культа, я совершил ряд важных открытий. Первое состояло в том, что некоторые из членов культа демонстрируют необычайные для людей способности. Наблюдая, я принял их за низшую магию, которая все еще доступна некоторым смертным. Второе же открытие я совершил, пленив одного из членов культа. В нем я обнаружил кровь сородича, причем более старую, чем когда-либо доводилось мне встречать. Так же пленник сообщил мне местонахождение их тайного храма, куда я проник на следующую же ночь. Открывшееся поразило меня – обширный подвал был полон невероятных статуй. Они изображали существ, похожих на людей, но странно искаженных, будто бы обросших тиной и кораллами. Причем сами изваяния, казалось, провели длительное время под водой – контуры их были сглажены а в углублениях и трещинах все еще можно было видеть остатки водорослей и ракушек. Так же я обнаружил множество каменных таблиц с высеченными письменами. Буквы их были греческими и латинскими, но язык оказался совершенно незнакомым, не похожим ни на один из известных мне. Лишь небольшой фрагмент я нашел, написанный архаичной латынью, который привожу здесь:

«Бездна есть бесконечность, ибо в бездне нет времени. Бездна не может быть ограничен и заключен, не может быть уничтожен и поглощен, но может явиться в любом месте, обратив место в себя. Океан – дитя Бездны и Бездна – дитя океана, ибо они родились друг в друге в те времена, когда земля была поглощена ими, и не было суши выше воды.

Жертвуй Бездне и обретешь благо. Жертвуй младших, ибо они – есть Пища. Жертвуй старших – ибо они есть Возрождение. Жертвуй младших и детям Бездны, но жертвуй Старших одному Бездне, ибо лишь ему дано поглощать Старших – как истинный родитель может поглощать детей своих».

Далее шли слова на неизвестном наречии, из которых знакомым мне показалось только одно – Feralia .

Я вижу в словах этих зловещий смысл, но боюсь, что моего понимания не достаточно для верного толкования их. Смиренно полагаюсь на вашу мудрость и проницательность, мой лорд.

За сим завершаю свое письмо и надеюсь, что вы найдете его интересным. Жду вашего ответа с терпением и почтительностью.

Брайан Лэмли, 
Регент Фольмаутской часовни Дома.

 

Блэквуд неторопливо сложил письмо и убрал его во внутренний карман пальто. Оставляя разоренную часовню, он уже не думал о тремир и даже о полиции, которая наверняка обнаружит многое из того, что магосы предпочли бы оставить скрытым. Подобные проблемы казались ему слишком мелкими и незначительными, чтобы тратить на них время.

Настенные часы, чудом уцелевшие в драке, показывали час пополуночи. Коротко взглянув на них, Блэквуд поднял чемодан, все еще стоявший у входа, поправил шляпу и вышел. Снаружи моросил дождь – мелкий и холодный, не дождь даже, а странная взвесь, в которой вода застывала, не желая опускаться на землю. Мостовая поблескивала в рассеянном свете фонарей, будто вскрытая лаком. Звук шагов, казалось, тонул во влажной тишине, нарушаемой только отдаленным шелестом прибоя. Элджернон искал заброшенные дома, те, о которых писал ему Дерлет. Это оказалось несложным – стоило немного отойти от центральных улиц, как обжитые кварталы сменялись вымершими, с покосившимися домами, слепо пялящимися на одинокого пешехода глазницами пустых окон. Странным и печальным казался здешний пейзаж – разложение безраздельно царствовало здесь, точно Блэквуд перемещался не по миру живых, а по Царству Тени, блеклому отражению мира людей в зеркале Смерти. Давние союзники клана Элджернона, вампиры-Нагараджа, умели заглядывать в Царство Теней и даже проникать туда. Их магия, таинственная и мрачная, открывала потаенный путь к святыне – давно утраченному вампирами Еноху, первому городу. Там, среди темных башен и дворцов-лабиринтов, правили истинные владыки каинитов. Блэквуд был там, бродил по запутанным улицам и говорил с хранителями, чей возраст был больше, чем длилась известная людям история. То было особое время – хотя время было не властно над Енохом. Покинув Первый Город, Блэквуд не раз возвращался туда уже в воспоминаниях, составленных с тщанием коллекционера, наполненных мельчайшими деталями.

Элджернон отогнал наваждение, на миг овладевшее его разумом. Его кровь, старая и неторопливая, уже выказывала признаки усталости. Еще немного – и с подобными помрачениями станет трудно бороться. Придет время упокоиться, забыться в подобном смерти торпоре. Сколько он продлится – кто знает? Сейчас Блэквуд ощущал лишь неизбежность очередного его приближения.

Узкая улочка, на которую он вышел, была покинута уже давно. Некоторые из домов обветшали настолько, что крыши их обвалились, а стены – схлопнулись, словно потрепанный картон. Дверные и оконные проемы были причудливо искажены, рамы – выломаны под гнетом проседавших каркасов. Именно такой дом и искал Блэквуд – обрушившийся остов, едва ли пригодный для обитания. В таком не должно было остаться даже крыс – здесь нечем было поживиться. Элджернон выбрал самый обветшалый из всех – тот, куда пришлось пробираться сквозь узкий, наполовину заваленный проем.

Внутри было сыро и темно. Темнота не смущала Блэквуда – за века не-жизни он почти полюбил ее, эту скрытную и трепетную хозяйку. Обходя сгнившие балки и трухлявые остатки, он нашел то, что искал – небольшой люк на кухне, ведущий в маленький, но глубокий подвал. Здесь, среди обломков стеллажей, он обнаружил большую винную бочку. Высадив дно и убедившись, что бочка совершенно пуста, Блэквуд приладил к внутренней части днища некое подобие ручки, после чего спрятал в бочке свой чемодан и закрыл ее. Убежище было не слишком надежным, но рассчитывать на большее в незнакомом и враждебном городе не стоило.

 

«Рыбная Фабрика Кеннета Гранта» расположилась на западной окраине города, где песчаный пляж сменялся невысоким скалистым берегом. Небольшая бухта позволила выстроить здесь грузовой причал, к которому и примыкали фабричные залы. Несколько рыболовецких шхун покачивались у пирса, скрипел, качаясь от ветра, висящий на мачте фонарь. Цеха стояли неосвещенные, только в небольшой сторожке трепетал слабый огонек свечи. Лэмли не сказал, где именно находился тайный храм, но этого вопроса Элджернон и не задавал – в этом не было нужды. Сейчас глаза его видели точно две картины одновременно – почти неотличимые, но все же полные небольших отличий. Именно такие детали и интересовали вампира более всего. Одна картина словно накладывалась на другую, как бывает, когда сквозь два сложенных листа бумаги смотришь на свет. Сквозь дождь и темноту проступало иное видение – все та же ночь, но луна еще проникает светом своим сквозь рваный саван облаков.

Вот взгляд Блэквуда ухватил крадущуюся фигуру – она кажется размытой, едва различимой, словно призрак или галлюцинация. Фигура движется к воротам, подходит к сторожке. Сторож, седой старик с косматой бородой, выходит на встречу, но стоит им встретится взглядами – пропускает ночного гостя не спросив ни о чем.

Блэквуд единым движением преодолевает восьмифутовый забор, огораживающий фабрику. Теперь он наблюдает, как призрак Лэмли движется к одному из цехов. Прошлое и настоящее соединяется перед глазами Элджернона, и магос, час назад принявший Окончательную смерть, ведет его к цели.

Тремир проходит через двери, но Блэквуд проникает сквозь открытое окно. Внутри пахнет рыбьими потрохами, этот запах властвует здесь безраздельно, за долгие годы пропитав каждый дюйм стен, каждый стол, и даже проникнув в бетон полов. Встав в оконном проеме, Элджернон наблюдал, как Лэмли преодолевает пустое пространство цеха, достигнув, наконец, двери в дальнем углу. За дверью этой обнаружилась небольшая комната, похоже, кабинет босса. В прошлом Лэмли прошел в угол комнаты, где открыл небольшой люк. В настоящем массивный несгораемый шкаф закрывал это место. Он весил, должно быть, не меньше тысячи фунтов – даже гулям было бы нелегко установить его здесь. Чтобы сдвинуть его, Блэквуду потребовалось не более минуты.

Подвал, в котором он оказался, возможно, строился для использования в качестве склада или хранилища, но, видимо, никогда не служил этой цели. Сюда рабочие сбрасывали все то, что мешало им или казалось ненужным наверху. Тут были разбитые ящики, поломанная мебель, старые инструменты, ржавое железо и еще что-то, совершенно утратившее изначальный вид. Неподвижный воздух, казалось, целиком состоял из гнилостной вони, запахов тлена и коррозии. Между груд мусора вела узкая тропка, по которой не спеша перемещался Лэмли. Следуя за ним Блэквуд достиг еще одного спуска.

Вскрыв массивный металлический люк Элджернон спустился на несколько ярдов вниз – колодец по которому он спускался был грубо вырублен в сплошной скале. Спуск окончился просторной пещерой, похоже – природного происхождения, половину которой занимало подземное озеро. На стенах и полу белели кристаллы соли – это место сообщалось с морем.

Статуи, которые описал магос, были здесь – грубые и массивные, больше человеческого роста, дышащие древностью. Грубые изображения людских фигур с неетественно длинными руками и уродливыми наростами по всему телу. Резьба, полуистертая, изображала растущие прямо из тел водоросли. Рядом лежали каменные плиты с высеченными на них письменами. Склонившись над одной из них, Блэквуд кивнул.

Да, он знал этот язык. Древний язык давно исчезнувшего народа, столь древнего, что единственные упоминания о нем в людской истории – лишь свидетельства его поражения и заката. Даже сам Элджернон, тогда носивший иное имя, помнил ту войну лишь как череду смутных образов, нераздельно смешавшуюся со снами торпора и видениями Еноха. Но слова древнего языка все еще отчетливо звучали в его голове.

Ахранн даал ушшуас Р’хлатоор ийин ц’таартох Лаас’сом Рах Лаас’сом Рад Ийда Фхарран’сом 

Общий смысл ускользал, но отдельные слова находили отклик в памяти тысячелетий. «Возрождение». «Бездна». «Тот, кто правит Мудростью». «Тот, кто правит силой».

Плеск воды за спиной на мгновение стал громче. Блэквуд обернулся – но сделал это недостаточно быстро. Нечто, влажное и громоздкое, единым прыжком преодолело разделявшие их футы. Удар массивного тела прижал Блэквуда к скалистой стене. Неизвестный пах морем и рыбой – влажный одор этот, казалось, захлестнул Элджернона. Бледно-серая кожа, глаза навыкате, оскал потемневших зубов, давно уже нечеловеческих, скорее похожих на крючковатые клыки акул. Силой неизвестный не уступал, а возможно и превосходил Блэквуда. К тому же, вампир чувствовал, как ноги его опутывают странные, холодные щупальца, сдавливая тугими кольцами…

Силуэт проступает за спиной врага, вороненое лезвие почти неразличимо в темноте. Воздух отзывается коротким свистом, и клинок по рукоять входит между шеей и ключицей морского гостя. Он хрипит, силясь удержать хватку, но щупальца тут же отпускают, растворяются. Второй Блэквуд обнажает клинок и наносит прямой удар в сердце, тут же растаяв в воздухе. Новая тварь выпрыгивает из воды, обдав Элджернона градом брызг. Она получает удар между ребер от третьего Блэквуда, вдруг появившегося рядом. Тем временем второй методично отрезает голову дважды раненому врагу, исчезнув до того, как она касается пола.

Третий Элджернон наносит еще два или три удара, повалив вампира на землю. Навалившись на него всем телом, он прижимает к его горлу нож.

— Ты понимаешь меня? – бесцветным голосом спрашивает он. Уродливая тварь, с лицом, покрытым живыми ракушками, в бессильной злобе кривит рот. Вдруг чьи-то щупальца обвивают талию Блэеквуда, разом вскидывая его в воздух, швыряя в сторону, словно тряпичную куклу. Оглушенный падением, он едва успевает выставить нож. Вампир отступает – вокруг него пляшет живая тьма. Блэквуд остается спокоен. Его не удивляет внезапная неподвижность существа, словно замершего перед прыжком. Элджернон встает и подходит к нему. В руке его вдруг материализуется кол – тот самый, каким пронзили Лэмли. Методично прицелившись, Блэквуд вгоняет его в грудь существа. Тут же неподвижность оставляет того и массивным мешком вампир опадает на пол.

— Что ж, сердце у тебя там же, где и у остальных, — Элджернон поправляет смявшуюся одежду, поднимает потерянную в схватке шляпу.

Вернувшись к пронзенному колом вампиру, он с интересом изучает его.

— Удивительно, — говорит он, слегка касаясь пальцами осклизлой кожи пленника. – Во власти сил природы изменить даже таких закостеневших в себе существ, как сородичи. Сколько лет ты прожил под водой? Немного. Это кровь. Кровь сира исказила тебя, обратив в эту жуткую полу-рыбу.

Блэквуд с усердием хирурга отрезает пленному кисти рук, затем – выкалывает глаза. Скованный параличом, вампир не может даже пошевелиться. Кол выходит из раны с влажным хлюпаньем.

— Отвечай мне, — голос Блэквуда по-прежнему безразличен. – Где вампир, которого вы пленили?

— Вампир? Старший брат! – булькающее прохрипела тварь. – Старший Брат, священная пища Бездны! В назначенный час Он взойдет из глубин, чтобы принять свои дары на благословенном алтаре. Когда Океан отступит, в храме Р’хлатоор соберутся дети Бездны, старшие и младшие, чтобы поднести ему священную пищу. Младшие станут Старшими по воле его. Лаас’сом Рах! Лаас’сом Рад! Ийда Фхарран ’сом! Ийида!!! Фералия, Самайн, священный час. Умершие возрождаются! Он есть Бездна, Бездна есть Бесконечность, Бездна не может быть поглощен…

Блэквуд оборвал бессвязные бормотания коротким ударом. Покидая фабрику, он уже знал, куда надлежит явиться. Проницая время, в будущем, он уже видел себя, садившимся на корабль. Десять миль от берега, зловещий риф, что показывается над водой лишь в часы отлива. Его обращенная к океану сторона – вершина гигантского разлома, глубины которого скрыты в бесконечной темноте.

То была истинная цель Блэквуда. Он знал, давно знал о культе, о силах, какими он наделен. Подозрения его не были схожи с наивными гипотезами Лэмли – Элджернон знал, для чего нужны человеческие жертвы. Знал и о стаях Шабаша, отправленных на захват городка и бесследно исчезнувших. Знал о пропавшем выводке носферату, обитавшем в лесах неподалеку от города. Знаки были тревожны и в беседах с собратьями часто звучали зловещие предсказания, но странная тьма окутывала это место мещая пророчествам Истинных. Бостон был вотчиной Блэквуда, а здешние каиниты – его марионетками. Его реакция на происходящее была необходима.

«Бездна не может быть поглощен… Тот, кто правит Мудростью… Жертвуй Старших – ибо они есть Возрождение»

* * *

 Ржавый баркас, без гудков и сигнальных огней отошел от причала. В трюме его, душном и жарком от работавшего котла, связанные, словно тюки лежали пленники. Отдельно стоял кованный железом ящик, перетянутый стальной цепью. Его стерегли два гуля – мужчины с угрюмыми лицами и тяжелыми тесаками в руках. На верхней палубе было суетно и многолюдно – охваченные странным возбуждением мужчины и женщины культа в нетерпении переговаривались. Жажда вампирской крови, жажда встречи с хозяевам – страсти эти обуревали их, с каждой секундой нарастая, подобно разгоравшемуся пламени. Элджернон Блэквуд слышал их голоса, проникавшие сквозь доски палубы. Слышал он и стоны пленников и тяжелое дыхание охраны, слышал даже сквозь рокот ходовых машин, среди которых он скрывался, абсолютно неподвижный, словно тарантул в ожидании жертвы. О нем говорили: он слышал, как беспокойно шептались двое, обсуждая дело в часовне Лэмли.

— Сегодня некого отправить на поиски, все – на корабле.

— Тем лучше. Он никого не найдет в городе.

— Он может расспросить других.

— Как тот, что сейчас в трюме? Пускай – нам только легче будет найти его.

— Нет, он не глуп. Он, как и тот, что жил в аптеке, не покажется сам.

— Говорят, он был в храме. Двое старших пало от его руки.

— Тише! Об этом нельзя говорить. О храме ему рассказал тот, что жил в аптеке. Нам нужно новое место, Старшие должны понять.

— Старшим виднее…

Надсадно сопящий кочегар загремел лопатой, отправляя в топку очередную порцию угля. Жар, исходящий от разогретых стенок машины, был неприятен Блэквуду. Он тяготел к северным странам – их климат напоминал ему отчужденную холодность Еноха.

До рифа оставалось совсем немного. Нужно было действовать.

Первым пал кочегар – Блэквуд не желал получить лопату раскаленных углей в лицо. Двое охранников едва успели поднять свои тесаки – в тот момент в трюме было трое Элджернонов. На палубу вышли уже пятеро.

Блэквуда утомляли крики – слишком громкие, чтобы можно было просто от них отрешиться. Все закончилось в несколько секунд – больше двадцати человек, мертвых и раненных, лежали на полу. Полностью утолив охватившую его жажду, Блэквуд вскрыл закованный цепью ящик.

Дерлет был там. У его почти опустошили, а сердце пробили колом. Одежда и тело носили следы жестокой схватки – не менее жестокой, чем та, что только что произошла здесь. Освободив потомка от кола, Блэквуд кинул ему одного из пленных. Август пил долго и жадно.

— Сир… — только и смог произнести он, когда, наконец, оставил выпитое досуха тело.

— Не время. Нужно возвращаться, — Элджернон подхватил одного из пленных, тряхнул.

— Очнись! Стоять можешь?

Скупым жестом он надрезал запястье и приложил рану к губам человека. Несколько коротких глотков – и силы начали возвращаться к тому.

— Управься с паровой машиной. Наполни ее углем – мы должны вернуться домой. Быстро.

Дерлет, немного пришедший в себя, покачал головой.

— Бесполезно, — в голосе его явственно прозвучала обреченность. – Самайн. Он уже приближается. Он почувствует кровь. Здесь много крови, и он почувствует ее.

— Кто приближается? – спокойно переспросил Элджернон.

— Бездна. Тот, кто правит Мудростью. Сегодня его день. Он поднимается из расщелины за рифом, и культ приносит ему пищу. Сейчас он почует нас…

Человек бросил в топку пару лопат угля. Блэквуд рывком поставил потомка на ноги.

— Ты знаешь, кого так называли? – спросил он, увлекая Дерлета наверх, к штурвалу.

— Да, — Август казался совершенно обезволенным.

— Ты знаешь, что он мертв более семи веков?

— Бездну нельзя поглотить, — цитатой ответил Дерлет. Блэквуд встал у штурвала, поворачивая баркас к берегу. Шторм усиливался. Зловещий зуб рифа черным силуэтом выделялся на горизонте.

— Он возродился. Один из подводных говорил мне, когда они пытали меня в этой пещере. Он говорил о корабле, который вез семерых Ласомбра: кардиналов, прискусов и архиепископов Шабаша. Первые из верхушки Шабаша, отправившиеся в Новый Свет. Корабль попал в шторм и пошел ко дну у этих берегов. Надежно запертые в трюме, каиниты обезумели, и началась свара. Остался только один, один, поглотивший всех прочих. Его кровь сгустилась и дремлющая в ней суть патриарха пробудилась.

Мощный вал ударил по баркасу, накрыв его тяжелым потоком ледяной воды. Она рвала такелаж, гнула металл и ломала доски обшивки.

— Так возродился Клан Ласобра, — пытаясь пересилить рев волн, кричал Дерлет. – Он не покидает эти воды уже четыре столетия, собирая вокруг себя потомков, которые рождают новых потомков. Те, кто выходят на берег – самые молодые и слабые из всех. Я не хочу знать, что таится в этой глубине…

Баркас подбросило вдруг, днище содрогнулось от страшного удара, накренило, ударило снова, переворачивая, словно щепку.

Вода захлестнула каинитов, темная и холодная, и тут же что-то обвило их, сдавило железными кольцами, потащило вниз, в бесконечность. Блэквуд почувствовал, что кто-то плывет к нему, наотмашь ударил ножом. В воде появился привкус крови, но тут в него самого впились клыками, разрывая плоть. Он ударил снова ощущая, что вода вокруг него кишит тварями. Зрение обострилось, слух и осязание обрели привычную глубину. Он видел многочисленные силуэты вокруг себя, чувствовал пульсацию их аур, бледных и искаженных.

А потом он посмотрел вниз.

Там, откуда поднимались могучие щупальца, клубилась тьма. Тьма, настолько глубокая, что даже беспросветная толща океана рядом с ней казалась освещенной и прозрачной. В этой тьме не было ничего человеческого – лишь огромный, ненасытный колосс, клубок воплощенного голода. Тот, кто правит Силой.

«Он слаб, он ещё слаб, — мысль, удивительно отстраненная, посетила разум. – Он пробудился, но не сумел восстать в былой силе. Его оболочка еще слаба, ему нужны души, нужна кровь, чтобы усилить его собственную, вернуть ей изначальное могущество».

Дерлета тащили вниз шестеро или семеро подводных, еще столько же окружало Элджернона. Он чувствовал их клыки на своем теле, чувствовал, как слабеет с каждой секундой, потоками отдавая свою кровь океану.

«КРОВЬ БРУХА ЧУВСТВУЮ Я, — сотни искаженных, гулких голосов зазвучали в голове Блэквуда. – НЕ ПРОТИВСЯ БЕЗДНЕ, ЧИСТАЯ КРОВЬ. Я ПОМНЮ ТВОЕГО ПЕРВОПРЕДКА. Я ПОМНЮ, КАК ТРОИЛЬ ПОГЛОТИЛ ЕГО. ТАК ЖЕ Я ПОГЛОЩУ ТЕБЯ».

Возможно впервые за тысячелетия своего существования, с той самой ночи, когда среди пылающих руин Карфагена был он пробужден от первого своего торпора, Блэквуд почувствовал истинный, не сравнимый ни с чем ужас. С течением веков становился он все более отрешенным и чуждым всякого чувства, но сейчас казалось, что эманации ужаса физически исходят от существа внизу – эгрегора крови, пробужденной памяти веков. Множество разумов, столетиями поглощаемых им, кричали в агонии, и агония эта составляла новую суть патриарха. Скольких сородичей доставили ему отпрыски? Сколько кораблей с каинитами на борту ушло на дно, чтобы стать его пищей, его возрождением?

«НЕ ПРОТИВЬСЯ БЕЗДНЕ».

Блэквуд не мог убить это существо – едва ли даже объединенная мощь Тал’Махе Ра была способна на это. Спасения не было, но был способ уйти.

Власть над временем, потаенное могущество истинных сынов Бруха, предмет легенд для молодых вампиров и суеверного страха для старых. Это оружие никогда не подводило Элджернона, но использование его имело свою цену, цену куда более страшную, нежели любая другая вампирская дисциплина.

Усилием разума проникая в незримую ткань времени, Блэквуд искал нужные ему нити. Вот они, ведут вниз, в глубину, где тьма уже распахнула ненасытную свою пасть. Словно опытный ткач, проникая в саму суть временного плетения, Блэквуд одну за одной, сматывал невидимые нитки. Время для Бездны замедлилось, едва ли не полностью остановив течение свое. Это не ослабило хватки, но отсрочило неизбежный конец – ровно настолько, насколько требовалось самому Элджернону.

Отчаянным рывком он бросил себя к Дерлету, безмолвно спускавшемуся вниз, к гибели. Высвободив руку, он сжал его за лацкан, потянул к себе, преодолевая чудовищную мощь патриарха. Подводные вцепились в него, вырывая его плоть целыми кусками. Силы оставляли, но превозмогая боль и слабость, отрицая накрывавшую его черноту, Блэквуд совершил последнее усилие…

 

Из личного дневника Августа Уильяма Дерлета 

  12 ноября 1932 

  В очередной раз обдумывая обстоятельства смерти моего сира и события им сопутствующие, убеждаюсь, сколь великой опасности мы подверглись и как незначительна была цена, в итоге заплаченная нами. Можно подумать, что нет участи страшнее, чем Истинная Смерть – забвение и окончательная гибель того, что еще остается от наших душ. Но это не так. Куда худшей мне представляется участь несчастных, чья кровь поглощена была тем чудовищем, пред котором мы предстали. До сих пор я ощущаю глубинный ужас, вспоминая голоса, которые слышал в своей голове. В возрожденном патриархе более нет одной души – есть множество, каждая из которых так и не утратила самое себя. То страдание, которое слышал я в их голосах – едва ли в жизни или даже в не-жизни кто-либо испытывал страдания большие. Таковой должна быть кара в христианском аду, если бы он существовал. 

Что же все-таки есть Бездна, безликая тьма, встреченная нами в темных водах близ городка Фольмаут? Какова его истинная сила, каковы цели? Собранный из многих разум его – обладает ли он единым сознанием или же страдает от безумия, вызванного тысячей голосов, звучащих в нем непрестанно?

Не мне решать, как должны отреагировать Тал’Махе Ра на эти известия. Сможет ли объединенная мощь этого тайного общества уничтожить монстра, рожденного в преддверии Геены? Или может быть, то, что предсказано в Книге Нод, начинает сбываться? Что если первый патриарх пробудился и за ним последуют остальные? Сколько времени отпущено каинитам, прежде чем придет конец их ночному владычеству?

У меня нет ответов на эти вопросы, как нет и на многие другие. Почему возрожденный Ласомбра поднимался со дна в Самайн? Было ли нечто особенное в этой ночи, избранной для поминовения всех усопших? Возможно, мир мертвых, соприкасаясь в этот день с миром живых особенно тесно, тревожа сон патриарха. Что если одна ночь в году – это все, что способно выдержать его новообретенное тело? Или же отлив, особенно сильный в эту ночь, позволял едва различным лунным лучам проникнуть сквозь толщу вод, побуждая монстра к действию?

Я не знаю, чем обернется все это, но знаю лишь то, что убежище свое я устрою так далеко от воды, как это возможно. Сибирь, далекая и необжитая, обещает дать такую защиту, но узнав то, что знаю, я опасаюсь, что и там может обитать нечто, столь же опасное и непредсказуемое.

Можно ли полагать, что приняв окончательную Смерть, Элджернон Блэквуд на самом деле выбрал самый безопасный из путей? Мог ли он, при рождении названный Гиммелькар, потомок карфагенской знати, знать о том, что ожидает нас, разглядеть через вуаль времени рок, неотвратимо нависший над нашим племенем? Не знаю. Знаю лишь, что ценой самого себя, он бросил нас в прошлое – в тот момент, когда патриарх еще дремал на дне. Этот прыжок уничтожил его ослабевшее тело, а я избегая встречи с самим собой, я вернулся в Бостон. Я так и не решился сказать Элджернону о том, что его ждет. Я мог бы успеть, попасть к нему домой или встретить на вокзале… но я не отважился. Я наблюдал, как он садится в поезд, не найдя в себе сил подойти к нему. Я видел, как он уезжал – уезжал к собственной гибели и моему будущему спасению.

Я не способен чувствовать признательность или скорбь. Я утратил эту способность за годы, проведенные во тьме. Я не скорблю, но я помню. В эти последние ночи, глядя в глаза Геенне, я буду помнить его, карфагенского мудреца, открывшего мне истинное знание.